не задали обычных, чем, должен признаться, сильно меня встревожили; надеюсь, это означает, что вы не сталкивались с вопросами, требующими разъяснений, в ваших исследованиях, и не означает, что я утратил ваше доверие, или что вы оставили исследования вовсе). И я отвечаю — нет и ещё раз нет. И табак, и алкоголь употребляются издавна, в том числе учёными мужами (и иногда, увы, безо всякой меры). Некоторые люди под их воздействием действительно расслабляются и успокаиваются, кого-то они побуждают к лихорадочной активности, кого-то вгоняют в сон. Но никакой необходимости в их употреблении — как студентами, так и профессорами — я не видел даже в молодости (хотя не обходил их стороной). Когда вы заглянете в Лос-Аламос — или, ещё лучше, в Спрингер — я буду рад посидеть с вами в любом заведении за кружкой напитка, который вам по вкусу, и если это будет вода, я нисколько не буду смущён, а наша беседа не станет менее интересной…»

Гедимин вышел из центрального информатория, немного постоял у крыльца, прислушиваясь к городским звукам. Гул двигателей и скрежет взрезаемого фрила пополам с грязью затих ещё неделю назад; мусорный овраг опустел, ограждение убрали, осыпающийся склон заложили обломками строительных плит. Сейчас это был пустой котлован с изрытым дном в следах гусениц. Ещё сутки охранники, ругаясь, раскладывали по следам полосы дёрна. Теперь в овраг не заходил никто, кроме робота-уборщика с баком воды — дёрн регулярно поливали, и злаки выглядели не более жёлтыми, чем обычно в это время года. «Весной тут будет трава,» — был уверен Хольгер. Гедимин не спорил. Местная флора восстанавливалась быстро, сармат не раз это наблюдал на лесных вырубках. Мусоровозы, не сворачивая больше к оврагу, везли свой груз на фрилосинтезирующий комбинат, куски металла отделяли и передавали в лавку Грегори Смита. Порыться в груде металлолома, независимо от результата раскопок, стоило пять центов.

Сегодня горка была так мала, что Гедимин даже не подошёл к ней. Он направился к прилавку и остановился, разглядывая разложенные на полках инструменты. Ремонтные перчатки, в отличие от дешёвых отвёрток, клещей и плоскогубцев из плохой стали, не были свалены в ящик — их положили отдельно, на самое видное место. Они лежали так уже две недели; роботы-уборщики смахивали с них пыль, но ни разу Гедимин не видел, чтобы кто-нибудь купил их. «Сорок один койн двадцать центов,» — сармат досадливо щурился на ценник. «Разумеется, никто их не возьмёт. А я взял бы. Но…»

«Дверь и одеяло,» — напомнил он себе, отводя взгляд от инструментов — и заодно от стоек с одеждой. Чем дольше сармат обходился без подземной лаборатории, тем полезнее ему казался комбинезон защитной окраски. «Если придётся работать в лесу… Да ну! Всё-таки я не сурок, чтобы рыть норы…» — он выкинул ненужные мысли из головы и огляделся в поисках Грегори Смита.

— Говоришь, это помогает? — негромко спросили сбоку. Голос был знакомым. У прилавка, разглядывая пёстрые пачки сигарет, стояли Кенен и Линкен. Взрывник смотрел недоверчиво и хмуро.

— Людям — точно, — кивнул Кенен. — Отбивает рвотный рефлекс. Когда нужно работать с разлагающейся органикой, это бывает полезно. Табачный дым отбивает гнилостный запах. И влияет на мозг.

— Не знал, что эти палочки нужны для… осмысленных вещей, — покосился на него Линкен; шрам на его лице дрогнул. — Макаки в Агарте иногда играли с теми, кто попадал в карцер — втыкали эти штуки им между пальцев. Иногда в глаза или в пах. Это неприятно. Для нас менее, чем для макак. Я поиграл с некоторыми из них напоследок…

Он сжал одну ладонь другой так, что захрустели кости. Гедимин отвёл взгляд и положил руку на прилавок. Грегори, настороженно выглядывающий из-за полки, подошёл к нему.

— Мне нужно одеяло. И дверь, — сказал сармат.

— Двери у нас все одинаковые, парень, — Грегори подцепил клешнёй экзоскелета тонкую пластину фрила, окрашенного под настоящее дерево, и положил поперёк прилавка, бросив сверху пакет с крепежом. — Одеял больше. Какое тебе?

— Они разные? — слегка удивился сармат.

— По длине. По цвету, — человек указал на свёртки, торчащие из открытых коробов. — Ты крупный парень и по виду суровый. Бери это.

Одеяло было составлено из чёрных и серых квадратов. На ощупь оно не отличалось от того, которое купил себе Кенен. Гедимин пожал плечами и достал карту.

— Тридцать восемь койнов ровно. Подушку возьмёшь?

— Нет, — отозвался ремонтник, глядя на оставшиеся у него полтора койна. Он покосился на ремонтную перчатку, и его взгляд не остался незамеченным.

— Чего вы все так боитесь кредита⁈ Был бы он с процентами, я бы ещё понял, но так-то — что не так⁈ — развёл «клешнями» Грегори. — Бери свою приспособу, парень. И подушку. Да я не удивлён, что вы взбунтовались, — всю жизнь спать на земле и камнях, тут свихнёшься! Бери, не пройдёт месяца, как расплатишься…

Гедимин покачал головой и, свернув одеяло потуже, сунул его подмышку. Убрав в карман пакет с крепёжными деталями, он уже собирался закинуть дверь за спину и выйти, когда на его плечо легла чья-то ладонь.

— Покажи эту… приспособу, — велел Линкен, глядя на человека в упор. Ремонтная перчатка легла на прилавок. Теперь Гедимин мог рассмотреть маркировку на гладкой поверхности и пересчитать встроенные устройства.

— Я возьму, — Линкен равнодушно посмотрел на перчатку и всунул карту в считыватель. Прибор протяжно запищал.

— Койн и двадцать центов будешь должен, — сказал торговец, протягивая сармату перчатку. Линкен отмахнулся.

— Забирай, Гедимин. Тебе нужно, я знаю.

Сармат изумлённо мигнул и развернулся к взрывнику.

— Зачем ты это сделал?

Он снова достал карту.

— Я выплачу остаток, Грегори.

— Тем лучше, — торговец, сняв с его счёта койн и двадцать центов, подвинул перчатку к краю прилавка и отошёл к сарматам, выбирающим напиток из множества ярких банок. Гедимин вложил руку в ремонтную перчатку, аккуратно закрепил ремни. Она села на предплечье, как влитая. Линкен ухмыльнулся и положил ладонь ему на плечо.

— Не лаборатория. Но хоть что-то, — тихо сказал он. —