«Римских древностей» складывается впечатление, что их автор старается быть и объективным, и занимательным. И сам он называет своих адресатов, т.е. своих читателей: этот труд — и для политиков, и для философов, и для ищущих приятного чтения (I. 83), и, добавлю, правоведов. Это — широкий круг читателей. Ведь именно перед данным кругом он не только излагает давнюю историю, но и делится с ним своими мыслями, своими взглядами.

Красной нитью проходит через все произведение антитираническая позиция Дионисия (I. 41. 1; 71. 3; 75. 2; IV. 73; V. 2. 3; VI. 6. 2). Он осуждает порабощение одних народов другими (1.41.2), высоко ценит демократизм Сервия (IV. 2. 3), выступает противником гражданских смут и распрей (II. 3. 5-6; 62. 4; VI. 17 и др.).

В связи с этим его волнует тяжелое положение простых людей, выносивших на себе тяготы войн, терявших здоровье, попадавших в долговую кабалу. В этом его позиция гуманного человека подобна позиции Ливия. Вообще, надо сказать, в изложении римской истории, начиная с последовательного рассказа о событиях, у обоих авторов много похожего, хотя на Ливия Дионисий не ссылается. В целом, можно считать, что, исключая некоторые детали[1467], принципиальных различий в изображении событийной канвы у них нет. Но в отличие от Ливия Дионисий проявляет особый интерес к подробностям и именно к древнейшей фазе истории Рима и Италии. В этом отношении весьма показателен образ Нумитора. У Дионисия он основательно разработан. По верному наблюдению Л. Фашионе[1468], именно к нему восходят важнейшие установления Ромула.

Попутно замечу, что несмотря на солидность источниковой базы, на склонность Дионисия к деталям, к уточнениям, его труд не лишен ряда явных ошибок. Так, он упорно путает Кротон с Кортоной (I. 20. 4; 26. 1; II. 59. 1 ). Альба-Лонгу в переводе на греческий язык именует «Белой». Разумеется, это — распространенная вплоть до нового времени ошибка. Лишь новая наука признала в наименованиях с Alb-, Alp- лигурийский корень со значением «гора»[1469], а не латинский со значением «белый».

Одной из характерных черт повествования Дионисия является, так сказать, «греческая тема» в истории Рима. Она обусловлена тем, что он — грек и пишет для греков, и проявляется она в трех блоках сообщений.

I. Стараясь быть понятным для греческого читателя, Дионисий поясняет латинские слова, обозначающие социальные и политические институты, а также относящиеся к религиозной сфере. Это позволяет современному читателю более адекватно представить древние реалии. Зачастую он просто дает перевод с латинского на греческий. Так, пещера Lupercal — говорит он — может быть названа Ликейон (I. 32. 3); римское празднество Консуалии — это Гиппократам у аркадцев (I. 33. 2); название холма — Капитолийский, в древности — Сатурнийский, а на эллинском языке — Кронийский (I. 34. 1). Древнейшие общественные объединения римлян, трибы и курии, — это филы и фратрии (II. 7. 2-3); понтифики — иерофанты (II. 73. 3), сенат — герусия (II. 12. 3); патронат — простасия (II. 9. 3; 10. 1. 2) и т. п.

II. Большое место уделено в «Римских древностях») балканскому, особенно греческому, культурному влиянию на Рим. В частности, устанавливается заимствование общекуриального характера священнодействий у лакедемонян (II. 23. 3); многих сабинских узаконений — из Лаконики (II. 49. 5); принципов правления Ромула — из Афин, а Нумы — от Миноса и Ликурга (II. 8. 1; 62. 2). При этом заметно преобладают влияния, исходящие из Пелопоннеса, из Аркадии.

III. Решающую роль в близости греков и римлян играет их происхождение. Дионисий называет Рим эллинским полисом (I. 89. 1-2). Он показывает большое значение аркадских переселенцев Эвандра и вообще пелопоннесских, прибывших с Геркулесом, для римского этногенеза (I. 60. 3; IL 1. 4). Однако греческое происхождение, согласно Дионисию, присуще не только населению Вечного города: и Ценина, и Антемиы (II. 35. 7), и метрополия Рима Альба представляют собой эллинский народ (III. 10. 3; 5). Насельники древнейшего Лация аборигины, или латины[1470], — эллинское племя (I. 13. 2). Это утверждение Дионисий подкрепляет авторитетом римских писателей — Порция Катона, Семпрония Тудитана и иных. Сам же он убежден, что аборигины — потомки энотров (II. 1.2), самых ранних выходцев из Пелопоннеса (I. 13. 2-3; II. 1. 2). Сведения эти почерпнуты Дионисием у Антиоха Сиракузского.

Выше мы уже упоминали, именно Дионисий зафиксировал традицию заселения Италии. Она представлена появлением царей-эпонимов. Энотрский царь Итал дал начало наименованию южной части Апеннинского полуострова, которое перешло на всю территорию и ее жителей. Преемником Итала был Моргет, также передавший свое имя части италийцев. В конечном счете, по Антиоху, на которого опирается автор «Римских древностей», и сикелы, и моргеты, и италийцы были энотрами (I. 12. 3). Сверх того Дионисий сообщает, что вместе с Энотром выселился из Эллады его брат Певкетай, давший наименование певкетам, обитавшим на восточном побережье Апеннинского полуострова (I. 11.3-4).

Из приведенных данных следует, что вся южная Италия, по мнению Дионисия, была заселена греками. После греков в Италии, согласно Дионисию, появились вышедшие из Эллады пеласги, родственные аборигинам (I. 17. 1), значит, народ эллинского корня. Более того, такую же трактовку у Дионисия получают троянцы (1.61. 1 ).

Таким образом, в традиции Дионисия все население Италии — греческого происхождения. Это, разумеется, неверно[1471]. Автор «Римских древностей» все «балканское» отождествляет с «эллинским», все названные племена считает родственными, в основе — греческими. Он исходит из естественного, по его мысли, закона, по которому слабый подчиняется сильному (I. 5. 2). И если сильная сторона, т.е. Рим, обладает рядом достоинств, да еще родственен слабой стороне, грекам, им это подчинение не так обидно. Отсюда вырисовывается рекомендация Дионисия — добиваться ликвидации разницы в положении греков и римлян, как верно уже отметил Фашионе. Он указывает на исторический прецедент: Рим издревле открывал возможности для чужаков и принимал их в число римских граждан. Отмечу в связи с этим, что Дионисий чутко уловил специфику римской государственно-правовой идеи и ее воплощение на практике.

Итак, мысль о близости, родстве греков с римлянами звучит очень настойчиво. Вряд ли это следует объяснять подхалимством Дионисия, хотя личные побуждения и впечатления, безусловно, сыграли роль в формировании его позиции. Видимо, он чувствовал себя в Риме комфортно. Иначе зачем ему пребывать там 22 года, не будучи заложником, как Полибий. Ведь Дионисий, подобно своему знаменитому предшественнику, оценил по достоинству римские устои. Это проявилось, в частности, в предпочтении Дионисием римской модели представления о поведении богов и их обрядов у римлян в сравнении с греками