Шрифт:
Закладка:
Н.В. Гоголь. «Мертвые души»
«Постиндустриальная цивилизация является продуктом тех процессов, которые связывают земную историю с космической и самой всемирной истории придают форму своеобразной космогонии. Этой цивилизации предстоит решить высшие мировоззренческие вопросы, ибо она формируется в поздний час истории, когда обнажились роковые противоречия человеческого бытия».
А.С. Панарин. «Реванш истории: российская стратегическая инициатива в ХХI веке»
Глава первая
В ЧУЖОМ ПИРУ ПОХМЕЛЬЕ
1. Остров Северный. Симбиотический комплекс
Если бы не знать, что за спиной остались взлётно-посадочные и рулёжные полосы авиабазы острова Северного, ангары с самолётами и военный даже не городок, а целый город, повернуться спиной к берегу и смотреть перед собой и широко в стороны, вдыхая полной грудью холодный и резкий йодистый ветер, вдруг осенит тебя и, поражённая, внутренне согласишься, что и без присутствия человека всё так же лениво и неустанно будут наползать низкие тёмно-синие тучи на фиолетовые вершины угрюмых сопок острова.
Всё с тем же природным ритмом стихотворного гекзаметра продолжат накатываться на песчаную береговую кромку ряд за рядом тихоокеанские протяжённые валы. Ударятся и будут рассыпаться с гудящим грохотом на торчащих кое-где из воды у прибрежья обломанных скалах в мелкую влажную пыль, переносимую упругим ветром через полосу песка и набрасываемую с бездумной щедростью на выбеленные солью и первым робким снегом каменистые осыпи у растресканных подножий скал, вросших в тощие мхи, и беспрерывно сеяться на те же солёный песок и сырые мхи.
Холодно, особенно на голом берегу, но уходить из сурового величия царства северных стихий в прозаическое домашнее тепло нам пока не хочется.
Когда мы прогулялись вдоль доступного участка берега, присели отдохнуть и стали понемногу мёрзнуть, Борис развёл для меня небольшой костёр из плавниковых, просолённых океаном и обглоданных песком и волнами обломков деревьев и пиловочника в расщелине между отрогов двух соседних сопок, близко подступивших друг к другу. Здесь можно стало укрыться от ровного напора ничем не сдерживаемого над Тихим океаном северного ветра. Из относительного затишья мы не уставали рассматривать величественную панораму гористого прибрежья, хмурого закатного неба и волнующегося сумрачного океана, не в силах оторвать от неё заворожённых глаз. Изредка оранжевые солнечные лучи высвечивали далёкие вершины гор на соседних островах в длинной цепи Алеутов, но совсем ненадолго, и вскоре сероватые от первого робкого снега, местами в пятнах мхов и лишайников, горные пики вновь поочерёдно скрывались в тёмных тучах и сизой дымке.
Кажется, что долгие день и вечер сегодня не кончатся, а утро мы почти не заметили.
Я, сидя на обломке бревна и постукивая ступнями в туристских ботинках друг о друга, подняла капюшон пуховика-анорака, зябко втянула голову глубоко в плечи и неотрывно вглядывалась в скоропроживаемые жизни сменяющих друг друга бесконечных поколений океанского наката. Перед обедом я тихонько плакала, прослушивая «Жизнь в любви» в исполнении Мирей Матье и Шарля Азнавура, пока Борис был в ванной. «Мон амур, моя любовь»… Завтра я улетаю с острова Северного, так распорядился Джеймс Миддлуотер, вместе с ним. Патрульный полёт Бориса с Хэйитиро назначен на послезавтра. Я надеюсь встретить их при возвращении из столь неожиданно приблизившегося к нам полёта.
— Хочу выкупаться, Акико, — объявил Борис, когда молчание слишком уж затянулось, и принялся раздеваться. Я посмотрела на него, прекрасно поняла, что ему хочется сделать хоть что наперекор чему угодно, слабо улыбнулась и ничего не сказала. Он храбро пошёл в воду, обдаваемый брызгами с силой бьющих о его ноги леденящих волн. Оглянулся: я поднялась и с изумлением за ним наблюдала. Зайдя стоически по пояс, Борис окунулся с головой в высокую накатившую на него волну и немедленно, вслед за нею, заторопился к берегу, ощущая, что его голени уже одеревенели. На твердом влажном песке он издал дикий вопль, подпрыгнул, взбрыкнул ногами так, что почти попал пятками по ягодицам, и припустился бежать, что было силы, метров на сто от меня и потом сразу ко мне.
— Водичка-то по Цельсию градусов пять-шесть, о-о-ей-ёй, — подбежав, сообщил Борис между глотками воздуха. Выкрикнул, что его охватила необыкновенная, искрящаяся бодрость. Не вытираясь, он повернулся ко мне спиной, снял и выжал плавки и немедленно стал одеваться, оставаясь голыми ступнями на ледяном песке. Задыхаясь, фыркая и отпыхиваясь, он торжествующе прокричал, отворачивая лицо от ветра:
— Могу теперь кому угодно честно сказать, что я купался в Тихом океане!
«Sharazan», вспомнив песню очаровательной итальянской пары, плеск тёплых волн, и непроизвольно вздрагивая, подумала я, но не отважилась произнести эту крамолу вслух.
— А знаешь, Борис, о чем я сейчас вдруг подумала, когда ты так храбро входил в океан по мокрому холодному песку? — спросила я, развеивая ожидание Бориса, что сразу же расскажу ему о моём впечатлении от его купания, но я просто подошла и встала с ним рядом. — Мне самой удивительно, что не в Гоби неожиданно пришли ко мне воспоминания о коротком периоде и моей собственной жизни среди царства песков, а только здесь.
Он взглядом пригласил меня поделиться и взял ботинки, но, попрыгав на одной ноге, придерживаясь за мой локоть, махнул в сторону обломка ошкуренного волнами толстого ствола какого-то дерева, чтобы присесть и обуться.
— До сих пор не могу объяснить себе, — заговорила я, глядя на его босые пятки и выбирая, куда ступить, чтобы проследовать за ним, — почему мне захотелось после окончания с отличием британского университета на полагающуюся мне небольшую премию поехать для заслуженного недельного отдыха именно в Прибалтику. А не в те же полюбившиеся Нидерланды, например. Пусть это остаётся внутри меня мной не понятым. Если мне интересен был тогда Жан Поль Сартр, кажется, гораздо больше о нём я могла узнать во Франции. Верно? Но, наверное, мне хотелось тогда и уединения у малолюдного моря, и я неосознанно выбрала Балтику. Наверное, я понимала, что иначе мне никогда там больше не побывать, а увидеть те места для чего-то мне очень необходимо. И сберечь потом память о них на всю жизнь. Наверное, так.
В полёте из Англии я с любопытством разглядывала в иллюминатор незнакомую мне Европу. Медленно надвигалась с востока земная тень, внизу блёкло-серые пятна городов постепенно начали преображаться в прихотливые орнаменты световых соцветий. Люди включали освещение, и казалось,
