Шрифт:
Закладка:
— Фу-х. Живые, — сказал Степан.
— Не говори гоп, коли рожа крива, — проворчал отец, не спеша подниматься. — Сейчас будут стрелять!
И действительно — очередь пошла по колёсам. В этот раз стреляли всего из пары стволов, а не валом из чего-то более крупного, зато я слышал, как пули стучат по дверям и кузову. Логично, что щит после такой нагрузки временно ослаб, и некоторые пули долетали, правда, не проходя насквозь.
Наконец, я увидел одного стреляющих — это был рослый тонмаори в странном пуховике со старым автоматом, вышедший прямо вперёд на трассу. Он шагал ровно и уверенно, словно даже не подозревая, что у нас тоже может быть оружие. Делал выстрелы с интервалом в пару шагов — больше для предупреждения, чем для нанесения урона.
«Уходите», — словно говорил он. Надо бросить машину и уходить.
Мушкет оказался в руках отца. Я решил действовать — высунулся из машины, пропел мотив из старого советского фильма — и толкнул воздух.
Одновременно с этим достал пистолет и выстрелил. Волна прошла вперёд, словно ветер, заставив врага лишь на миг остановиться и колыхнув одежду. Пули, отправленные отцом и мной, также не причинили никакого урона.
Сбоку стрелять перестали, по-видимому, поняв, что щит не достанет. Я тоже решил не рисковать и нырнул вниз, в машину.
— Блок от кинектики стоит. Заговорённый, — проворчал отец. — А второй товарищ — сбоку, вон там, за кустами. Ну-ка, сейчас…
Он замурлыкал под нос что-то, напоминающее бравурный марш. Неожиданно лицо тонмаори изменилось с безмятежного на испуганное. Он спешно повесил автомат на плечо, затем схватился за причинное место и, пригнувшись, кривой походкой ускакал в ближайшие кусты.
Я понял, о каком навыке говорил отец, потому что тоже резко захотел в туалет. Способность внезапно вызывать «медвежью болезнь» — да уж, слишком специфический и весьма неприятный навык.
— Ну-ка, поспешим. У нас есть пара минут, чтобы сдвинуть ружьё. — сказал отец и высунулся наружу.
— Может, просто застрелим их, пока они гадят? — предположил я. — Да, не по-джентльменски, но…
— В принципе…
Отец рявкнул что-то на тонмаорийском языке, махнув мушкетом и подтвердив выстрелом над головой. Из-за кустов ответили небольшой тирадой.
— Сказали, что не тронут. Но сказали, что вперёд не надо ехать.
— То есть — это охранники?
— Фиг знает. Может — просто бандюги, а впереди их лагерь. Помоги бревно оттолкнуть.
От бревна мы всё-таки избавились, воспользовавшись кинектическим навыком, объехали препятствие и поехали дальше. Однако снова проехали очень мало. Вскоре пошёл сначала мелкий, а потом весьма крупный мокрый снег, ехать в таком состоянии с паутиной на стекле и неработающими дворниками — было крайне неудобно.
— Осталось всего километров пять, — сказал отец. — Потерпите.
Вскоре на обочине появилась пара тонмаори — но уже безобидных, мать с ребёнком, которые несли большие вязанки хвороста.
— Может, подобрать? — усмехнулся Степан. — Хорошие попутчики будут, ага.
— Наверное, это из папаши машины обносят, — предположил отец. — Хотя…
Он снова высунулся и спросил что-то. Женщина спокойным и бесцветным голосом ответила одним словом. Вполне понятным русскому уху словом из трёх букв.
— Послала, значит, — сказал Степан, вздохнул и нажал на газ дальше.
— У тебя разве тонмаорийского в школе не было? — спросил отец. — Слово из трёх букв, неблагозвучное дворянскому уху, переводится как «собрание». Впереди собрание. Какой-то лагерь, видимо. Это хорошо. Будет кого спросить.
Глава 22
Эпилог предпоследней части цикла
Но спросить оказалось некого. Впереди показалась поляна в сотне метров от берега озера, на которой стояли две крохотные избушки с хозяйственными постройками — опустевшие и закрытые на замок. Также по центру поляны стоял шатёр — «тенетя», как сказал отец, а перед шатром дымился костёр.
Внутри шатра расположились два старых, набитых соломой матраса, обгоревший чайник, грязная сквородка, сигареты, пачка чая и несколько пледов.
Отец прочёл название упаковки сигарет.
— «Яскинский знамённый табачный завод имени М. Санджиева». Два каких-то бобыля, судя по всему, — предположил отец. — Наверное, те самые, что на нас охотились. Что ж, давай остановимся и подождём их.
— В избу идти не будем? Там печку можно натопить.
— Не будем. Засядем в машине, тут тоже тепло.
Мы подогнали машину к избе — так, чтобы было удобнее, в случае чего, и обороняться, и поскорее уехать. Снова разожгли костёр, подкинули дров. Через час — разогрели сухпайки. Ещё через час — сделали вылезку в окрестности. Следов от хозяев шатра толком не было — то ли они топали по грязи дороги, то ли уплыли по растаявшему озеру.
Ещё через час мы достали топоры, выломали замки и проверили избушки. Ничего, кроме егерьских припасов там не оказалось. Самих егерей тут не было несколько месяцев — явно больше, чем с последнего возможного появления Ануки.
— А шатёр стоит от силы неделю, — предположил отец. — Как раз, когда было зафиксировано телепортационное возмущение. Всё сходится, они могли её видеть. Ошибки быть не должно. Телепортация явно была отсюда…
Тщательно изучив поляну и груды мусора, мы сделали вывод, что неделю назад здесь стояло ещё два или три шатра. Полдня прошли незаметно. В итоге посовещавшись, мы решили переночевать, а затем отправиться искать следы в пяти километрах севернее.
Дежурили по очереди, я успел поспать четыре часа, отправил спать Степана, а сам залез в телефон.
Сеть здесь, разумеется, не ловила. Что-то накатило, и прошёл по старым перепискам, закэшированным сообщениям. Сперва — от Нинели Кирилловны, затем от Аллы, затем от Самиры. Затем — снова от Нинели Кирилловны. Интересно, где она сейчас? С кем? Получила ли моё послание через Волкоштейна-Порея и через телевизионное интервью?
А главное — ждёт ли меня после всего этого?
Меня уже основательно клонило в сон, когда я в очередной раз подкинул дров в костёр, расположенный между машиной и шатром, а затем уселся обратно на сиденье. Поэтому шевеление внутри шатра я посчитал галлюцинацией и игрой сумеречных теней.
Но секундой спустя я схватился за мушкет и хлопнул по ноге отца, улёгшегося в разложенное сиденье рядом.
— Смотри!
Внутри шатра кто-то сидел. Я не видел, как он вошёл, и точно знал, что весь день шатёр стоял пустой. Отец сообразил быстрее меня.
— Чуешь? Сила…
И я почуял. Это был не дым и не жар от костра — мощь, ядовитое жжение на коже, которое я уже испытывал при встрече с Елизаветой Петровной.
Когда мы вышли из машины, по краям поляны синхронно загорелись факелы. Десятки, сотни факелов. Я опустил мушкет — в ситуации, когда вас всего трое, и ты полностью окружён, полагаться стоит либо на счастливый случай, либо на дипломатию. Именно тогда я понял, насколько же самоубийственное мероприятие у нас было. Безумное. Опасное.
Из шатра вышел мужчина, и я понял: его бронзово-зелёному лицу могло быть и тридцать лет, и пятьдесят, и даже пару тысяч, как и моей душе.
— Разбудите третьего, говорящие с драконами, — сказал он на чистейшем русском. — Он должен слышать.
— Мы пришли поговорить, — сказал отец и демонстративно положил оружие на пол. — Мы хотим знать о девочке.
— Я знаю, — сказал тонмаори и снова скрылся в шатре.
Я дошёл до машины, растолкал Степана. Увидев, что происходит, он сперва забился в угол, но затем напялил куртку и вылез, приговаривая:
— Ой блин. Ой блин. Ой блин…
Вождь — так я решил его называть — появился снова, сжимая в зубах дешёвую папиросу. Он деловито вытащил из шалаша матрасы, бросив их на грязную почву около костра, а я гадал — сколько в нём процентов? Примерно как в Елизавете, наверное. Может, чуть меньше.
— Сядьте, — сказал он.
Мы сели — рядом, бок о бок.
— Ты знаешь о девочке, Вечный? — спросил отец. — Знаешь, где она?
— Слышал. А зачем она тебе? А главное — зачем она ему?
Он кивнул в мою сторону.
— Ты знаешь, кто он такой? — спросил отец, сделав акцент на слове «такой» — то есть без агрессии, осведомляясь.
— Знаю, говорящий с драконами. Он предатель. Он предал дело, которому служил много веков.
