Шрифт:
Закладка:
-Милый, всежки приехал! Значит не забыл свою Аннушку! А я то..., так уж ждала, так ждала, чуть все слезы не выплакала. Любовь моя безграничная!- поглаживая пятки возвернувшегося мужика, тихо причитала Анчутка.
Куклин почти не просыпаясь, не обращал никакого внимания на ласковые слова соседки. Он даже не повернулся, а только откинул руки, которые то гладили его за пятки, то не ощупь зажимали ему нос, мешая при этом храпеть.
-Замучился родной! Чо ж..., дорога дальняя, пока до меня доберешься,- поглаживая его поверх одеяла, она осторожно, чтоб не побеспокоить, прилегла возле него.
Тимофей немного поежившись, думая, что вернулась жена, повернулся к ней накрыв своим одеялом предполагаемую Машу, крепко обняв ее рукой. От такого поворота событий у Анчутки еще больше закружилась голова и она с любовью принялась целовать его огромную волосатую руку.
-Сколько счастья принес мне энтот вечер,- шептала радостная самозваная жена, спокойно предаваясь сну в теплых, так дорогих сердцу, мужских объятиях.
Так самая счастливая и довольно пьяная жена на один вечер, заснула, сладко прижимаясь к чужому мужу, годившего ей в сыновья. Оба спали, как младенцы, изредка нарушая тишину, в разных тональностях, храпом.
К утру, ничего не подозревавшая Анчутка, уже спала на груди Куклина, а тот ничего не подозревая, продолжал с любовью крепко обнимать ее обеими руками.
Дежурство Марии заканчивалось в восемь часов, но так как пастух прихварывал, отпрашивалась пораньше у дежурного врача, ровно на два часа, чтобы вовремя подоить свою корову, а потом вовремя отправиться с ней на пастбище.
Она шла в хорошем настроении, то и дело загребая босыми ногами мокрую от росы траву. На сердце было легко и весело, ведь дома ее ждал любимый муж, такой заботливый и внимательный, это был самый лучший подарок, дарованный самой судьбой, без которого была бы немыслима сама жизнь.
Почти из каждой поездки, он работал на железной дороге машинистом локомотива, Тимофей привозил любимой жене очень необычные своей красотой полевые цветы, каждый раз осторожно укладывая их на свою подушку возле спящей Марии, чтобы приятно обозначить свое появление запахами самой природы. И двадцать пять лет, живя с ним, как один день, она по-детски радовалась, просыпаясь под щекотание колокольчиков, каждый раз приговаривая, что мол не звенят, а душа радуется.
Но самое главное, дома были два внука, которых каждое лето дочь привозила в Завидово, подальше от московской суеты и неважной экологии. Молодая бабушка безумно любила своих шкодливых малышей, которые служили ей главными помощниками по уходу за Звездочкой.
Подойдя к родному дому, она обнаружила, что кто-то варварски обломил у молодой яблони ветку и тут же поломал ее на маленькие кусочки.
-Опять эти варвары-дачники, никак не могут без своих пакостей. Приедут на одно лето, а разгребаем после них целый год,- собирая обломки веток яблони, она готова была растерзать хулигана, но услышав родное мычание коровы, немного успокоилась.
-Иду... Иду... Моя красавица! Учуяла мой голос, моя девочка... Щас мы тебя подоим и на прогулку выпустим...
Тихонько войдя в дом, чтоб не разбудить супруга и внуков, она заглянув в комнату, чтоб еще раз полюбоваться спящим мужем и от увиденного остановилась, как вкопанная. На широкой волосатой груди родного Тимофея, спала кудрявая черноволосая женщина. Мало того, муженек с улыбкой на его наглом лице, крепко обнимал эту шлюху. От такой картины, силы молниеносно покинули Марию и она молча бухнулась на стул, который всегда стоял возле двери.
-Что это за курва? Откуда...? Где он ее облюбовал...? Может дачница...? Э..., да это небось, с поездки вчерашней привез. То, значит, были цветочки, а теперь решил мне горькие ягодки приподнести... Ишь какая нахалка и меня не испугалась! Значит серьезное тут дело. Думай Маша... Маша думай,- размышляла под стук своего сердца Куклина,- если уже в наглую уводят эти москвичи мужей, ты должна быть еще наглей... Ишь...! Как кудрями его волосатую грудь ласкает! Не поймешь, где чьи кудри, все спуталось и любовь ихняя и прилюбодейство. А рубашку-то с панталонами в рюшечку нарядилась... Видать секс символ свой выказывает. Да и халатик махровый аккуратно повесила, чтоб Тимошку с ума свести, а меня со двора вон.... Или, может, с собой его прихватит, к себе в Москву увезет. И останусь я тут одна, как столб без проводов. Занесет меня зимой снегом, а весной затопит водой, а им все равно будет, у них нынче новая любовь... Говорила мне родненькая моя мамочка, что все мужики кабели, а я все люблю... Люблю... Мол мой-то не такой... А может, он и не виноватый совсем, может, эта шлюха приворот знает? Тогда, почитай, конец пришел Тишке, вовек маяться будет, за мою поруганную честь этой курве жизни не даст. Они говорят, порченные-то, от своих шлюх не могут уйти, бьют их, а уйти мочи нет... Что делать, как детям и внукам такую весть принести, всежки любят они этого подлеца... Ишь..., любовнички нашлись...! На вид и судя по одежде молодая, не больше тридцати будет, этому дерьму. Поэтому, видать, и зацепила кобеля-Тишку. Ну я вам щас это сцепление напрочь поломаю! Я вам быстренько укажу ваше светлое будущее! Решили посмеяться над моими чувствами, в грязи растоптать! Ну держитесь..., узнаете легкую руку медсестры Марии, а мне терять нечего, окромя этого гада.
Она сделала глубокий громкий вздох, вытерла рукой забившийся от слез нос, потом тихонько встала и направилась к русской печке. Выбрав ухват поувесистее, чтобы наверняка, без всякой осечки, навсегда очистить свою поруганную честь и достоинство от дурной и поганой их любви. Немного помахав им в воздухе, Маша невозмутимо направилась к кровати, чтобы оставить свой отпечаток острой боли, на поганых телах полюбовников.
Первый удар пришелся на голову Анчутки, которая решила, что рушиться ее крыша и забилась глубоко под одеяло. Ну, а потом Маша приступила к Куклину. Она стала безжалостно охаживать его со всех сторон, совсем не контролируя свои действия. Ухват, как сабля в руках казака, крепко
