Шрифт:
Закладка:
На «улицу» собираются девки со всей деревни и отчасти молодые бабы, особенно такие, у которых мужья в отсутствии. Нарядятся и выйдут на выгон (в некотором отдалении от «порядка»). Бывает это обыкновенно уже в сумерки. Начинают с какой-нибудь протяжной или круговой песни. Приходят не только свои, деревенские, но и из других деревень. <…> Являются с гармошками или дудками, под звуки которых попозднее, уже разгулявшись, пляшут.
<…> Бабы, так те, ко всеобщему увеселению и удовлетворению, такие присказки иной раз «выговаривают», что слушать стыдно.
Чем дальше в ночь, тем меньше становится круг. Под звуки гармошки пляшет какой-нибудь один, а то и два «зарядившихся» в потайном шинке малых, а остальные «с теми, кого любят» расходятся по коноплям, кустам, за риги…[238]
Этнограф В. П. Тихонов, изучавший быт деревень Сарапульского уезда Вятской губернии, был уверен, что почти все подобные развлечения заканчивались соитием. Во Владимирской губернии в конце XIX — начале XX века, вероятно, дела обстояли чуть иначе:
Ухаживания сопровождаются некоторыми вольностями — «хватаниями», разного рода намеками, но ухажеры платьев не поднимают. Добрачные связи возникают, их внешне порицают, и потому приходится скрываться. Честь девушки ценится высоко, поэтому лишение невинности считается позором, но в то же время опозоривший не несет за свой поступок никакой ответственности. Наблюдается упадок нравственности, особенно на фабриках. На половую связь девушки с зажиточным парнем смотрят снисходительно, однако имеющие таковую на посиделки не ходят, боясь быть осмеянными. Браки по любви — явление редкое.
Источники при этом отмечают, что у каждой девушки есть парень («игральщик»), с которым она наедине любезничает, при этом родители на такое поведение закрывают глаза: «…сами так гуливали»[239].
Часть 5. Есть мужики на Руси…
Вот мы и добрались наконец до мужчин. Кажется, уж их интимную жизнь можно осветить целиком и без проблем, ведь Древняя Русь, как мы помним, страна патриархальная. Но не тут-то было: информации о мужской личной жизни, как и о женской, осталось не очень много. И часто она, мягко говоря, противоречива…
Глава 14. От мальчика к мужчине
Рождение мальчика в Древней Руси было событием более радостным, чем рождение девочки: во всяком случае, так считали и считают уважаемые историки. В рождении ребенка наши предки видели воспроизведение исходного божественного чуда: сотворения первого человека, а потому разделяли жизненный путь на семь частей (именно столько дней Адам провел в раю). Богомильский апокриф «Сказание, как сотворил Бог Адама», который имел широкое хождение на Руси, называет эти этапы и очерчивает возрастные рамки:
• до 10 лет — ребенок («исполнится рожение»[240]);
• 20 лет — юноша;
• 30 лет — зрелость («свершение»);
• 40 лет — средовечие (середина жизни);
• 50 лет — седина;
• 60 лет — старость;
• 70 — смерть («скончание»)[241].
Были и другие системы, которые дробили человеческую жизнь на еще более мелкие части. Современные исследователи предлагают разделять период до наступления зрелости на три этапа.
От рождения до 6–7 лет (детство)
Маленький человек называется «ребенок» и «дитя» — существо без пола, «неразумное»[242]. Однако уже во время родов пуповину девочкам перерезали на прялке, а мальчикам — на топоре или ноже, а у повитух при первом купании ребенка были свои заговоры для девочек и для мальчиков. В Х веке арабский путешественник Ибн Русте утверждал, что рус, когда у него появляется сын, «дарит новорожденному обнаженный меч, кладет его перед ним и говорит: “Я не оставлю тебе в наследство никакого имущества, и нет у тебя ничего, кроме того, что приобретешь этим мечом”»[243].
Когда подходил к концу послеродовой период, ребенка принимали в семью или общину как равноправного члена и выполняли особый ритуал. Взяв младенца на руки, его укладывали на землю (или на порог, или на очаг), вновь брали, обходили с ним избу и целовали. Затем клали в первую купель, а перед купанием бросали в нее дары: зерна, тмин, соль, позднее деньги и так далее[244].
Адам Олеарий. Крестины. Гравюра. 1656. Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб.: Изд. А. С. Суворина, 1906
С принятием христианства ребенка стали крестить на восьмой день[245]. Здесь русские представления соответствовали западным: некрещеный младенец, даже не успевший в своей жизни согрешить, не мог обрести посмертное благоденствие. Хотя это и противоречило в чем-то установлениям святых отцов церкви, крещение новорожденного, особенно имевшего признаки недуга, откладывать было чревато[246].
Один из самых интересных и значимых обрядов, упоминаемых уже и в русских летописях, — постриг. Его фиксировали у многих славянских народов, а проводили в разных возрастах: в 1 год, 3–4 года или в 6–8 лет. Большинство исследователей считают постриг реликтом инициаций, которые по какой-то причине переместились в детство[247]. Если верить летописным известиям, раньше его проводили в 2 или 3 года: вероятно, постриг знаменовал собой пору, когда ребенок переходил из-под опеки исключительно материнской в попечение отца, и символизировал, что мальчик в потенции — зрелый мужчина и воин. Этим объясняется то, что княжеского сына впервые сажали на коня после пострига:
Быша постригы оу великаго князя Всеволода, сына Георгиева, внука Володимеря Мономаха, сыну его Георгеви в граде Суждали; того ж дни и на конь его всади, и бысь радость велика в граде Суждали[248].
Схожий обычай сохранялся до последнего времени и у донских казаков[249].
Крестьяне Тверской губернии. Гравюра. 1845–1847. The New York Public Library Digital Collection
От 6–7 до 12 лет
С 6–7 лет воспитание детей разного пола и отношение к ним менялось. Исследовательница Диляра Латышина в «Истории педагогики» очерчивает такой круг обязанностей ребенка в 7–9 лет: девочки заботились о младших братьях и сестрах и работали по дому, а мальчики помогали отцам[250]. Однако ждать от ребенка адекватного их исполнения не приходилось, так что родители часто женили сыновей уже в возрасте 8–9 лет на взрослых женщинах, желая получить дополнительного работника[251]. Примерно в 7 лет мальчиков (по крайней мере, некоторых) начинали учить грамоте. Но, как писал Яков Рейтенфельс, русские «…не только не преподают им никаких правил пристойного образа жизни, но и, напротив, считают нужным учить их, в банях и в постелях, многому такому, что должно быть окутано глубочайшим мраком. К
