После трех дней плавания вверх по реке Тапичи они достигли места, казавшегося совершенно несудоходным.

Было ясное и тихое утро. Ночью прошел сильный дождь, но теперь на небе не было видно ни облачка. Зеленые кусты обрамляли берега, более свежие, чем когда-либо, и вся роскошная природа цвела и благоухала после ночного ливня.

Судно подвигалось вперед с большими паузами. Паквай стоял на баке и работал лотом, меж тем как Фиэльд взялся за руль.

– Должно быть, здесь, – пробормотал норвежец. – Сен-Клэр пишет: «Мы оставляем моторную лодку в своеобразном углублении, налево от водоворотов течения. Это целая гавань, словно сделанная человеческими руками».

– Три метра, – крикнул Паквай. – Здесь становится глубоко.

Фиэльд теперь правил к берегу, где обезьяны на деревьях подняли отчаянную возню. Великолепие тропической природы раскрывалось перед путниками. А выше, над густым кустарником берега, девственный лес, казалось, вооружился против всяких попыток сближения.

– Мы касаемся дна, – громко предостерег Паквай.

Тут Фиэльд резким движением повернул руль: лодка обогнула небольшую косу и вслед за этим скоро очутилась в широком бассейне. Послышались возгласы удивления. Они увидели белый закругленный песчаный берег, почти лишенный растительности. Ни одного куста, но в отдалении, словно часовые, качалось несколько высоких пальм.

– Там стоит какое-то судно, – воскликнула Инес. – Там, направо, высоко, на самом берегу. Это, наверное, дедушкино.

И правда, прямо под самою маленькою из пальм виднелась кормовая часть лодки из красного дерева.

Вся картина словно не имела ничего общего с первобытным лесом. На всем лежал какой-то отпечаток чистоты и аккуратности, и, если бы не пальмы, то можно было бы вообразить себя в маленькой уютной гавани в фиорде норвежского Вестланда. Но весь пейзаж казался безжизненною, глянцевитою олеографией. Природа, казалось, оцепенела. Не было слышно криков диких обезьян, не было видно порханья диких голубей. Колибри не перелетали меж упругих ветвей. И крокодилы не лежали на песке и не грелись на солнце.

Медленно подошло неуклюжее судно к берегу. К своему удивлению, Фиэльд заметил в самой глубине залива естественный, а может быть, и искусственный канал, образующий нечто вроде гавани. Лодка из красного дерева, вероятно, шла тем же путем, так как до сих пор еще был виден след ее киля на покатом берегу, и здесь же валялось несколько больших круглых бревен, которые служили для переноски судна под пальму.

Несколько минут спустя моторная лодка Фиэльда была крепко привязана в своеобразной гавани.

– Здесь недостает только нескольких кранов и пакгаузов, а то было бы совсем как в Новом Орлеане, – сказал, смеясь, Кид Карсон и выпрыгнул на землю.

Но смех его звучал не совсем искренне. Что-то было странное и таинственное в этом зрелище. Жуткая и опасная тишина словно выжидала чего-то, отчего мужчины стали осматриваться слишком быстро и часто и поминутно хватались за оружие.

Внезапно Кид Карсон вздрогнул.

– Что там такое? – спросил нетерпеливо Фиэльд и поднял голову от своей работы, – он был занят привязыванием лодки.

– Мне кажется, что я вижу пару глаз, – сказал, заикаясь, негр. – Там, наверху, под моторною лодкой.

– В таком случае пойди и посмотри, – промолвил Фиэльд, продолжая забивать сваи в песок.

Но, по-видимому, у негра не было особой охоты исследовать дальше это явление.

– Я, наверное, ошибся, – сказал он и принялся помогать Фиэльду.

– Что-то двигается там, наверху, – закричала Конча.

– Вы, кажется, все одержимы дьяволом? – воскликнул Фиэльд с раздражением. – У нас нет времени выслушивать бабьи крики.

Он хотел продолжать, но его взгляд вдруг встретился с большими серьезными глазами Инес Сен-Клэр.

– Я пойду наверх и посмотрю, что там такое, – сказала она и, заложив руки в карманы, медленно пошла по направлению к моторной лодке.

Фиэльд одумался. Он побежал за нею и положил руку на ее плечо.

– Я сам сделаю это, – сказал он. – Лучше будет, если вы присмотрите за завтраком.

И, не ожидая ответа, он быстро пошел к пальме наверх, где, по мнению Карсона и Кончи, находилось что-то странное. Паквай спокойно следовал за ним, а Хуамото полез в лодку, чтобы прихватить свое охотничье ружье. Это могло оказаться пумой или удавом. Но ни пумы, ни ягуара не было.

Это был просто старый орел-стервятник, взобравшийся на моторную лодку. У него был такой жалкий вид, словно он умирал от голода. С гневным криком он попытался подняться, но это удалось ему только с большим трудом.

– Что это значит? – сказал Фиэльд, глядя вслед старой птице, которая теперь взлетела выше пальм.

– Это значит только одно, господин.

Фиэльд кивнул. Затем он прыгнул в моторную лодку. Она была совсем не тронута и находилась, по-видимому, в полном порядке. Но дверь в палубную каюту была закрыта на висячий замок, а края ее имели такой вид, словно были обработаны каким-то твердым инструментом.

– Орел-стервятник не годится для кражи со взломом, – сказал Фиэльд и открыл замок при помощи ножа.

Он распахнул дверь.

Страшное зрелище предстало перед ним.

На полу каюты лежали бок о бок четыре человеческих фигуры. Их глаза были устремлены в потолок. Выражение у всех было одно и то же – невыразимого ужаса.

– Что ты думаешь об этом, Паквай?

– Я начинаю кое-что понимать, – ответил индеец.

Фиэльд нагнулся над трупами. Они были страшно худы, но не разложились.

– Они забальзамированы, – сказал он. – Позови Хуамото, но не пускай никого другого.

– Знаешь ли ты этих людей? – спросил Фиэльд, когда появился индеец.

Хуамото в свою очередь нагнулся над трупами.

– Да, – сказал он с волнением. – Это – спутники Сен-Клэра. Они были моими друзьями.

– Посмотри, – сказал Паквай с омерзением и показал на шеи трупов, где виднелась широкая полоса с глубокими синими краями.

Фиэльд кивнул.

– Я уже видел. Все совпадает. Итак, это синее ожерелье, о котором говорил профессор Сен-Клэр. Нам придется иметь дело с опасными людьми. Теперь нельзя терять времени. Женщин надо послать с лодкою обратно. Ты, Хуамото, должен проводить их в Иквитос. Паквай останется со мной. Еще неизвестно, не будем ли мы в один прекрасный день обработаны таким же образом. Забальзамированы и украшены синим ожерельем.