Шрифт:
Закладка:
***
Подумать сразу после спектакля не получилось. Потому что Кьезе потащил его в ресторан, а отказать человеку, который его сегодня спас, у Фёдора не хватило духу.
Как ни странно, они провели вдвоем с Массимо неплохой вечер. Тенор оказался весьма неглуп, дружелюбен и экспрессивно-общителен - как и все итальянцы. А когда Фёдор, который все же чувствовал себя в обществе Кьезе несколько неловко, особенно поначалу, от этой самой неловкости умудрился брякнуть: «Тенора - товар скоропортящийся», Массимо лишь расхохотался и парировал: «Поэтому мы торопимся жить!».
Они пили вино, ели мясо и разговаривали. Разумеется, про профессию. Фёдор отбросил свою предвзятость к тенорам, и разговор вышел интересный и даже поучительный. А в конце под влиянием выпитого Массимо пожаловался, что Джессика его постоянно сравнивает с Дягилевым. Причем не в лучшую для итальянца сторону. Фёдор сочувственно похлопал Кьезе по плечу и рассмеялся.
Но смех этот был невеселый. Потому что вспомнил в этот момент Фёдор совсем другую девушку.
***
Спектакли в Лондоне отыграны. Его ждет Италия. Но перед тем, как лететь в Милан, Фёдор решил завернуть еще в одно место. Ему нужна передышка.
Ему нужно в Ригу.
***
Здесь всегда чисто убрано. Фёдор сам ежегодно вносит деньги на то, чтобы за этим местом ухаживали. Чистый белый мрамор. Чистый черный гранит. Два памятника.
Свежие цветы. Темно-бордовые розы. На обоих надгробиях.
Фёдор подошел, присел на корточки, но брать в руки цветы не стал. Не ему их принесли. Но цветы совсем свежие, они пахнут – до него доносится слабый аромат роз. С человеком – или людьми – которые принесли эти цветы, Фёдор разминулся совсем ненамного. Впрочем, хорошо, что разминулся. Наверное, это кто-то из почитателей таланта Анны Петерсон – таковые еще помнят своего кумира. Странно, что розы положили на обе могилы. Обычно цветы приносили только ей. Одной из величайших сопрано двадцатого века.
Фёдор присовокупил к розам ирисы – любимые цветы матери. И отцу - гвоздики.
Белый мрамор был холодный. А черный полированный гранит – неожиданно теплый, нагретый солнцем.
Фёдор вспомнил отца: невысокий, худощавый – а ростом и породой Фёдор уродился не в отца, а в деда по линии матери - с всегда сосредоточенным лицом, вечно занятый тем, что кому-то звонил, что-то записывал, что-то согласовывал. Почти как Сол. Но Браннер зарабатывает на Фёдоре деньги. А Михаил Дягилев делал все это из любви.
Фёдор сел на скамейку. Темно-бордовые розы и еще более темные тоном гвоздики сплели на камне затейливый узор.
Каково это, папа? Каково это – принести себя, свою жизнь, свою карьеру в жертву ради женщины? Все положить к ее ногам, быть вечно в ее тени, всегда думать только о ней, о ее благе, о ее успехе? Ради чего это все? Неужели ты был настолько бесталанен?
Нет! Дома у бабушки с дедушкой было несколько записей отца. Фёдор их в свое время заслушал до дыр. У Михаила Дягилева был красивый сильный голос. Конечно, одного голоса недостаточно для успешной карьеры. Однако основа - была! Но его отец предпочел забыть о своих карьерных устремлениях. И отдать всего себя ей.
Фёдор перевел взгляд на кипенно-белый мрамор. Легко ли было принять такую жертву, мама? Или ты об этом совсем не думала, ты просто принимала – как должное? Понимала ли ты, что это – жертва? Или все мысли твои были с ними - Норма и Лючия, леди Макбет и Донна Анна, Царица ночи и Леонора? А все остальное – неважно?
Он снова перевел взгляд на черный полированный гранит. Ты никогда не жалел, папа? Ты знал, на что шел? И, скажи мне, прошу, умоляю, заклинаю - ради чего все это?!
Ответов не было. Он не ждал их и не за ними пришел. Хотя понять – понять хотел. Что заставило его отца принести в жертву свою карьеру и стать тенью своей жены. Весь мир знает великую Анну Петерсон. Никто не знает Михаила Дягилева – не того, другого. И этот парадокс так и остался для их сына загадкой.
У беломраморного памятника он просил помощи. Поддержки. Совета.
Зажав левой рукой в ладони золотой крест, который ему передал после смерти матери отец, и положив правую на холодный шершавый мрамор, сын спрашивал у матери.
Что мне делать? Что делала ты, когда сталкивалась с такой проблемой? Или эта беда миновала тебя, и ты никогда не выходила на сцену без голоса?
Впереди Милан. Впереди «Ла Скала». Самый гениальный и самый противный режиссер постановки. Самая сложная партия из всех, что мне встречались.
А я чувствую себя таким уставшим. Выжатым. Бессильным.
Как мне с этим справиться?
Мне страшно, мама.
***
В Домский собор Фёдор заходить не стал. Он прошел рядом, постоял, глядя на парящего высоко над землей золотого петушка. И пошел дальше. Чудо музыкальной шкатулки Домского собора лучше оставить нетронутым в детских воспоминаниях. Так, как он рассказывал Лоле. Он бы хотел прийти сюда с ней. Показать, как пляшет разноцветный солнечный свет под звуки органа. Рассказать, что именно играет органист. Но этому не суждено случиться.
Фёдор Дягилев прибавил шагу.
***
Солнечный свет действительно танцевал. И орган звучал волшебно. Все было так, как Фёдор рассказывал. Лоле казалось, что она слышит его голос. Что это он сидит на скамье позади нее и, наклонившись вперед, рассказывает ей на ухо своим низким мягко рокочущим голосом про повелителя света и звука - волшебника органиста. Ей даже казалось, что она чувствует его дыхание на своей шее. Лоле вообще чудилось его присутствие везде в этом городе. И она неосознанно искала в толпе его и вздрагивала, когда взгляд натыкался на чей-то высокий широкоплечий силуэт. Но это все шутки подсознания. Он не живёт в Риге, этот город – его давнее прошлое. А сейчас он в Лондоне. Или в Мюнхене. Или в Нью-Йорке. Или еще где-то.
А она здесь.
Первое, что сделала Лола по приезду в Ригу – поехала на Покровское кладбище. Именно там похоронена Анна Петерсон. И, как выяснилось уже на месте – ее муж. Их надгробия стояли рядом, два обелиска, белый и черный. Лолу почему-то удивило, что нет цветов. Впрочем, и Анна, и Михаил ушли
