— Стало быть, верно оно… на самом деле все довольно банально. Цесаревичу давно уже не восемнадцать и даже не двадцать. К тому же единственный сын… оно, конечно, по нынешним временам и женщина наследовать может, но на деле, чем оно выше, тем традиционней.

И пальцы облизывает.

Он точно княжич?

Гришка вон даже не всякий платок использовал. И салфетки одноразовые терпеть не мог, требовал всенепременно льняные, чистые и отглаженные.

А я, дура бестолковая, и стирала, и гладила, и боялась, что сложу неправильно, с заломами.

Нет, и вправду дура.

— Вот вопрос о свадьбе и встал… остро. Острее некуда. Да… сперва-то ждали восемнадцати лет. Опять же, дар стабилизировался. Там это сложно, есть свои нюансы. Чем силы больше, тем оно и тяжелее.

Ага.

Сижу. Слушаю. И тоже бутерброд взяла, потому что есть все-таки хочется, а княжич отличается какой-то невероятною прожорливостью. Наверное, в детстве ему не сказали, что урожденный аристократ должен быть скромен. В том числе в еде.

Цисковская молча переводила взгляд с него на меня.

С меня.

На него.

— А императорская семья силой всегда обладала немалой, — пояснил он. — И наследнику… передалось. Вот. Потом учеба. На двух факультетах сразу… а что? Управлять империей непросто. Это вам не хвосты коровам крутить.

— При чем тут коровы? — сдавленно поинтересовалась Цисковская.

— Не при чем, — княжич ответил охотно. — Коровы тут совершенно не при чем… кстати, молоко свежее? Люблю свежее молоко… вот. Ну а тут учеба завершена. Стало быть, пора жениться. А это значит что?

— Что? — я спрашиваю, потому как интересно. Хотя… я, как и коровы, к императорской свадьбе отношения не имею.

— А значит, надо выбрать невесту. И тут тоже интересно. Есть традиция, негласная, само собою, но соблюдается строго. Императрицы должны чередоваться. Для соблюдения, так сказать, баланса. Если одна происходит из какой-нибудь приличной европейской семьи, то вторая будет нашей, местной. Это и для того, чтобы не допустить внешнего влияния на политику империи делается, и чтобы кровь разбавить.

— Все они там давно друг другу родня, — проворчала Цисковская.

— Именно… так вот, государыня-императрица наша урожденная немка.

Я это знаю.

Проходили… а вот про традицию такую слышу впервые. С другой стороны, и вправду, если вспомнить череду императриц, то получается… оказывается я многое знаю. И не знаю. Не обращала внимания. Хотя зачем оно мне было?

— А стало быть, искать жену наследнику станут средь девиц наших, — княжич поглядел на бутерброд, который остался последним. А ведь дюжина была! Не меньше! Или чуть меньше.

И куда в него влезло-то? Даже жаль стало его потенциальную невесту. Такого поди-ка прокорми.

— То есть…

— Сплетни, — Цисковская поднялась. — Боюсь, я вынуждена откланяться… надо открывать приемный покой, да и в целом… думаю, мы еще побеседуем.

Наедине.

Это я поняла по выразительному взгляду. И княжич тоже понял. Улыбнулся так, душевненько, и добавил:

— Разговоры — это хорошо… женщинам надо разговаривать о своем, о женском. Даже когда они ведьмы… особенно, когда они ведьмы.

И пауза.

— Главное, не забывать, что на этих землях законы порой куда более строгие, нежели в Империи…

Цисковская поняла.

И улыбнулась в ответ столь же душевненько.

— Конечно, — пропела она. — Как можно забыть о таком?

И удалилась.

— Вот же… ведьма, — княжич вздохнул. — На нервы действует… я когда нервничаю, то ем много.

Кажется, он оправдывался. А я вот последний бутерброд стянула. Воспитание воспитанием, но и вправду, поди-ка пойми, когда тут магазины открываются. Сон же мне не грозит.

— Значит, она надеется внучку… серьезно? В императрицы?

Оно, конечно, Цисковская целительница и ведьма сильная, но…

— Почему нет, — княжич остатки молока разлил по кружкам, а потом накромсал хлеб и масло, правда, получилось не так изящно, как у Цисковской, но тоже сойдет. — На самом деле род очень древний. Но вопрос даже не в древности. Все упирается в силу. Императорская семья отличается немалой… мощью.

Тут он осторожно подбирал слова.

А я что? Сижу.

Слушаю.

И думаю, что будет со мной, когда вся эта местечковая сказка закончится. Оно же не бывает, на самом-то деле, чтобы она длилась и длилась. Уже пора бы усвоить, что хорошее, если и происходит, то…

— Следовательно, и пару найти не так и просто. Слабая ведьма не сумеет выносить дитя. И сама погибнет, и… в общем, уровень силы — это главное. И на него ориентируются в первую очередь.

— А во вторую?

— Личная симпатия.

Да?

— Не древность рода?

— Когда-то да, имело значение. Мой… дед на нее и ориентировался. Древность рода. Воспитание. Предки… проблема в том, что живешь ты не с родом и славными его предками, а с конкретным человеком. Моя бывшая… — тут он понял, что разболтался без меры и осекся. — Она… хороший человек. Безусловно.

— Но?

— Мы просто очень разные. И чем дальше, тем сильнее это ощущалось. А развод… развод — неплохой способ наладить отношения. Как выяснилось.

Интересно, а Гришка обо мне что говорит?

И говорит ли вовсе? Или делает вид, что меня и не было в славной его жизни?

— Мы же о другом. Она права. Еще полгода-год и будут составлены списки подходящих девиц. А вот их на самом деле немного. Трубецкие, Оболенские… у Дементьевых дочке двенадцать, сама понимаешь, взросления ждать никто не станет. Давыдовские. Орловы… может, еще пять-шесть родов. Исключить следует тех, кто уже состоит в отношениях или в браке. Что останется?

— Что? — послушно интересуюсь я.

— Хорошо, если дюжина наберется.

Мда. Сложно быть императором. Даже сочувствую. Немножечко.

— Значит, шансы…

— Были бы. И неплохие. Ульяна девушка красивая и весьма. Характер неплохой. Плюс семейное упорство. Воспитание.

Все при ней.

И меня это снова злит, пусть даже я и близко с этой самой Ульяной не знакома.

— А вот силы маловато, — княжич подул на кипяток. — Поэтому Цисковская от тебя просто так не отстанет.

— Я не собираюсь…

— И хорошо, — вот теперь он снова изменился. — Запомни, если бы Наина собиралась поделиться силой, она бы это сделала. А раз сила твоя, стало быть…

Моя.

Я её еще не так, чтобы чувствую, но она моя. И отдавать кому-то… ладно бы там, чтобы жизнь спасти. Но чтобы в императорские невесты пробраться?

Или в невестки.

— А… если род древний, — я поерзала. — Почему…

— Потому что сила копится и прибавляется из поколения в поколение, — пояснил княжич, молоко прихлебнувши. И громко, главное, нисколечки, кажется, того не стесняясь. — Но и делится на всех, кто в роду состоит. И у старшей в роду силы половина. У той, что за ней — половина половины. У следующей — половина оставшейся половины. Ну и так далее.

Да?

А этого нам совершенно точно не рассказывали.

— Вот как отойдет Ангелина, так сила её и разделится меж прочими живыми. И новорожденных, коль будут, одарит, но капелькой, ибо их черед… не скор.

Да, такое я бы запомнила.

И гляжу, может, шутит? Но нет, княжич серьезен, даже очень.

— Отчасти потому и невелики рода. И не спешит ведьма детей рожать, потому как дочке часть силы своей отдать надобно. Ульяна к тому же третья из сестер. Последыш…

Он чуть задумался, явно решая, стоит ли посвящать меня в чужие тайны.

Не стоит.

Но…

— До недавнего времени её, скажем так, в расчет не принимали, но, как понимаю, теперь Цисковская увидела вариант.

Вот… не было печали.

— Правда, еще один у нее был. И есть. Давно известный. И вполне законный. На него даже высочайшее дозволение не требуется, поскольку по сути этот ритуал — дело сугубо семейное.

— Силу отдать, — я все-таки порой бывала не слишком тугодумна. — Она может отдать свою силу внучке…

По доброй воле.

По собственному почину. Ритуал и вправду есть. И прежде использовался часто, особенно, когда ведьмы старели и начинали тяготиться жизнью. Сила ведь душу в теле держит.

— Именно. Кстати, не обязательно отдавать все. Хватило бы малой части, но… — княжич поднял кружку. — Слишком жадна она для того…

Глава 19

До магазина княжич, резко вдруг переставший опасаться девиц в водяными пистолетами и приворотным зельем, меня самолично проводил и даже сделал попытку всучить кредитную карту для рассчета, но её я пресекла. Нечего тут. На нас и так поглядывали.

Тетка с метлой и вовсе метлу едва не выронила.