Осмотрев мужицкие поля, поехали они на запад. К полям, что дал он солдатам Рене с Бертье в уделы. А там все совсем не так хорошо было. И рожь у них не поднялась как надо, и овес чахлый был.

— Может, земля у них здесь не такая? — размышлял Волков, глядя на все это уныние.

— Руки у них не такие, — сказал Ёган, — мало того, что поздно взялись пахать, так еще и пахали погано. То глубоко, то нет, и борозды широки, нет, не дело это.

А солдаты копались в поле, а кто и огороды разбил, у ветхих белых домишек из орешника, обмазанного глиной, куры бегали. А где в пыли и свинья лежала. Как-то обживалась его земля, хоть и не очень успешно, но обживалась.

Зато те, кто кирпич жег, у тех все хорошо было, целые штабеля кирпича тянулись вдоль оврагов. Тут солдаты преуспевали.

— Много нажгли, — восхищался Сыч. — Интересно, на сколько же денег тут кирпича?

— Нажечь-то — дело не хитрое, — сразу объяснил все Ёган. — Денут-то они его куда? Дороги нет, на подводах возить отсюда будет нелегко, да и куда повезут, в Мален или к реке? Через месяц дожди пойдут, лошади в глине убиваться будут, а никуда груженую подводу не сдвинут, нипочем они его по распутице не увезут, тут будет этот кирпич всю зиму стоять, до лета следующего.

— Ёган, черт бы тебя побрал, — вдруг разозлился Волков. — А чего же ты людям этого не скажешь?

— А я им говорил про рожь, говорил, что не так пашут, что тянуть нельзя, что пахать нужно пока земля сыра, так они на меня рукой махали, мол не учи, так и про кирпич чего им говорить, тоже рукой махнут. Им хоть говори, хоть нет — все едино. Сами умные.

Волков поглядел на него и понял, что солдат придется к весне ему кормить.

— Ты, все-таки, скажи им, что кирпич нужно уже начинать возить, если думают его продать в этом году, — произнес Волков.

— Сделаю, господин, — обещал управляющий.

Глава 16

В доме доски и молотки. Куча людей, стук молотков, пилы шуршат.

Тут не до приема гостей. Волков велел поставить его знаменитый шатер. Пусть граф знает, каков он и у кого шатры отнимал. Его большой стол вынесли на улицу, поставили под навес шатра.

Женщины с утра занимались готовкой. Все, кроме Брунхильды.

Та села за стол под навес и у зеркала занималась собой. Только и бегала в шатер платья менять. Готовилась. Волков за ней наблюдал украдкой. Да, видно, она и впрямь ждала графа.

А графа все не было. Утро прошло, а его все нет.

— А точно он сказал тебе, что сегодня будет? — поинтересовался Волков у красавицы.

Лучше бы не спрашивал. Ее чуть не вывернуло, аж пятнами пошла от злости:

— Езжайте да сами спросите, — зашипела Брунхильда сквозь зубы.

Уже и обед готов, а графа нет. Уже думали садиться за стол обедать, как прискакал мальчишка с северной дороги и закричал:

— Граф едет!

Люди из деревни и солдаты, что были тут, выходили к дороге смотреть графа, да разве его разглядишь. Граф уже немолодой, он в карете ездит. Карета подкатила к самому шатру, форейторы открыли дверь, откинули ступеньку. Разминая ноги, из нее вышел граф. Волков и все остальные низко кланялись ему. А граф сразу подошел к кавалеру, взял за плечи, обнял, жал руку и улыбался.

Кавалер пригласил его к столу.

— А где же несравненная Брунхильда? — интересовался граф, усаживаясь на почетное место. Волков ему даже свое кресло уступил.

— Тут, в шатре, Максимилиан, пригласите госпожу.

Максимилиан едва начал говорить, что гости прибыли и ждут госпожу, как из шатра раздался такой крик, что и Волков и граф его прекрасно слышали:

— Подождут! Как надобно будет, так и выйду.

— Не в духе? — с улыбкой поинтересовался граф.

— Второй день платья мерит, вчера в городе была, купила что-то и, кажется, опять все не то, — сказал Волков.

И господа понимающе засмеялись.

Но граф смеялся не очень живо, находился он в волнении, то было заметно. И видя такое волнение, Волков и вправду стал думать, что Брунхильда права насчет намерений графа.

Они сидели под навесом, на легком ветерке, Мария принесла им стаканы с вином, тарелки с сыром и ветчиной, с привезенными вчера из города фруктами. Поначалу они стали говорить о пустяках: об урожае и о погоде, о скорой жатве и видах на урожай.

Кавалер начал было хвастать, что рожь и овес у него уродились, хороши, но граф слушал его вполуха, а к угощению даже не прикасался. Только вино пил, да и то пару глотков от волнения.

И тогда Волков спросил его напрямую:

— Господин граф, вижу, что-то гнетет вас, вы уж скажите?

— Да-да, — сказал граф, словно собираясь с духом, — да, для того и приехал. Хотел людей послать, да подумал, что лучше сам вам все скажу.

— Так уж говорите, чего вы стесняетесь, если смогу, так помогу вам, — Волков, кажется и сам начинал волноваться.

— Приехал я говорить по делу щепетильному, — он замолчал, вздохнул и продолжил, — приехал говорить о сестре вашей.

«Решился, все-таки, старый хрыч, — подумал кавалер с неприязнью. — Значит, права была Брунхильда. Головой дурак тронулся на старости лет».

— Все мысли в последнее время только о ней, о вашей сестре. Спать ложусь и о ней грежу, — продолжал фон Мален.

Волков молчал, слушал этого немолодого человека.

— Вы, как мужчина, должны меня понять, я словно в молодость вернулся, — он склонится к кавалеру, — мне она стала сниться, и знаете, я стал снова чувствовать в себе силу.

— Я рад, граф, — чуть настороженно произнес кавалер, — что Брунхильда пробудила в вас юношу.

— Да-да, точно, я словно помолодел, — он помолчал. — Помолодел. Вот и… Хотел поговорить с вами.

— Я слушаю, граф.

— Думаю, что вы бы осчастливили бы меня, если бы соблаговолили отдать сестру вашу, девицу Брунхильду Фолькоф, за меня замуж.

«Черт старый, — Волкову граф вдруг стал противен, — приехал забрать у меня мою женщину. А не размозжить ли тебе твою старую башку?»

— Если бы вы согласились, то сделали бы меня счастливейшим из людей, — продолжал граф с поспешностью юноши.

Он словно уговаривал Волкова, торопился все сказать ему, прежде чем кавалер откажет.

А Волков молчал.

— И найдете во мне преданнейшего друга и родственника.

Кавалер прикидывал все «за» и «против». Да, о лучшем союзнике, чем граф, и мечтать не приходилось, но отдавать за него Брунхильду…