Шрифт:
Закладка:
– Екатерина. – Он повернулся ко мне спиной; его голос звучал устало. – Тут уже ничего не поделаешь. Поэтому оставим это. Мой брат – да упокоит Господь его душу – мертв. Сражение обернулось катастрофой. Что еще тут скажешь? Ничего. Вы не в состоянии придумать или сказать что-то такое, что могло бы утешить меня или помочь смириться со смертью Томаса. Поэтому давайте оставим все как есть.
Утихомирившись наконец, я закусила губу.
– Простите меня еще раз. Я очень сочувствую вашему горю.
Более доходчиво объяснить мне, что он во мне не нуждается и даже не хочет, чтобы я сейчас была рядом с ним, Генрих просто не мог. Я ждала, надеясь, что он скажет что-нибудь еще, но мой муж упорно молчал.
– Вы отправитесь во Францию? – наконец спросила я.
– Нет. Я сказал вашему отцу, что вернусь в середине лета, чтобы возобновить кампанию, – так я и поступлю. А сейчас у меня есть дела. – Он фактически отмахнулся от меня, и дверь его комнаты захлопнулась передо мной.
Неужели Генрих ни во что не ставил слова утешения, которые я могла бы отыскать для него, и мое нежное прикосновение к его руке? Стоя перед закрытой дверью, я ощущала лишь тоскливое одиночество, захлестнувшее меня с головой. «Чего ты ждешь? – спрашивала я себя. – Что тут вообще можно ждать?»
Ничего.
В ту ночь Генрих пришел ко мне. Думаю, мыслями он был где-то далеко, хотя его тело действовало великолепно. Все произошло очень и очень быстро.
Пока он надевал домашний халат, я в отчаянии попросила его, как уже сделала однажды в Лондоне:
– Останьтесь со мной.
Ну почему бы ему и в самом деле не остаться? Больше всего мне хотелось бы сейчас лежать в его объятьях и слушать, как он рассуждает о своих амбициях, рассказывает о потере брата. Мне хотелось бы этого больше всего на свете; если бы мне удалось доказать Генриху, что я не вероломная француженка, а в первую очередь его верная жена, сочувствующая его горю и переживающая из-за крушения его планов, это было бы все, чего я могла бы просить у судьбы в тот момент.
Лежа на кровати, я следила за тем, как Генрих пододвинул низкий табурет и сел на него, чтобы надеть мягкие домашние туфли.
– Останьтесь, – повторила я, протягивая к нему руку. – Простите, что рассердилась… Наверное, я просто неправильно все поняла.
Он покачал головой, и я безвольно уронила протянутую руку на одеяло – и точно так же оборвалось сердце у меня в груди. Я вспомнила, что Генрих не любит, когда его пытаются растрогать, пока он сам к этому не пригласит. И все же я должна была попробовать.
– Так мы поедем в Линкольн в конце недели? – спросила я.
– Я поеду в Линкольн, да.
– А где мы там остановимся? Снова в каком-нибудь епископском дворце, где нет отопления и неисправный водопровод?
– Я действительно поеду в Линкольн, – повторил Генрих. – А вы вернетесь в Лондон.
Я почувствовала, как холод из моего сердца растекается по всему телу.
– Я думала, что буду путешествовать с вами до конца вашей поездки по стране…
– Нет. Обо всем уже договорено. Сначала вы отправитесь в Стэмфорд, а оттуда дальше, через Хантингдон, Кембридж и Колчестер. – Генрих прислушался к чужим пожеланиям: все уже распланировано, расставлено по местам, и для моих просьб просто не осталось места. – Все эти города очень важны для нас; там вы будете участвовать в официальных приемах и завоевывать симпатии народа от моего имени. Важно, чтобы люди вас увидели.
– Но разве не лучше, если они увидят меня рядом с вами? – сказала я. – Французскую королеву, которую вы цените по-прежнему, несмотря на горечь поражения?
– Ваша лояльность не подлежит сомнению, – отрывисто ответил мой муж.
Я села на кровати и вытянула руки ладонями вперед – с давних пор этот жест выражал мольбу.
– Позвольте мне поехать с вами, Генрих. Думаю, сейчас нам лучше не разлучаться.
Муж встал и, подойдя ближе, сел на кровать подле меня. Поначалу он не прикасался ко мне, а потом поднял руку и погладил меня по волосам, свободно спадавшим на плечи.
– Почему вы этого хотите? Вам будет гораздо удобнее в Вестминстере или в Тауэре.
– Я хочу поехать вместе с вами. Со дня нашей свадьбы я так мало видела вас, а вы вскоре вновь уедете во Францию…
– Вы видели меня достаточно, – отрезал Генрих, как будто для него не имело особого значения, сколько именно часов мы провели с ним в обществе друг друга.
– Нет. – Вцепившись пальцами в грубовато вышитых львов на манжете его рукава, я наконец вымолвила то, что всегда хотела ему сказать. – Я люблю вас, Генрих. – Я не осмеливалась произнести эти слова прежде или хотя бы намекнуть на свои чувства, боясь прочесть на этом суровом лице убийственный для меня приговор. Теперь же я сказала это, чтобы остаться с супругом, чтобы дать ему понять, что я могу быть для него чем-то бóльшим, чем была до сих пор. В ожидании его ответа я замерла в напряжении, широко открыв глаза.
– Разумеется. Это очень хорошо, когда жена любит своего мужа.
Не это я надеялась от него услышать. Это было лишь банальное, ничего не значащее замечание вроде того, которое отпустила Гилье в мою первую брачную ночь. Внутри у меня все сжалось от досады и разочарования.
А вы любите меня, Генрих?
Но я не посмела задать этот вопрос. Если бы любил, разве не сказал бы мне об этом раньше? Или же подразумевалось, что я и так все знаю? Внутренний голос нашептывал мне слова, справедливые, но жестокие: «Он не любит тебя, так что и говорить тут не о чем». Я с трудом сдерживала неистовые эмоции, бурлившие в моей груди.
– Тогда останьтесь со мной этой ночью, – выпалила я, пока отвага меня не покинула. – Если в дальнейшем нам предстоит разлука, останьтесь со мной хотя бы сейчас.
– Я должен написать несколько писем во Францию.
Я проглотила комок разочарования, подступивший к горлу. Все, больше я не буду его просить. В этот миг я поняла, что больше никогда не попрошу его об этом.
– На рассвете вы должны быть готовы к отъезду, – сказал Генрих.
– Я сделаю все, как вы пожелаете, – покорно ответила я слабым голосом.
В глубине души я уже знала, что он не передумает.
– Так будет лучше для вас. – Генрих встал.
«Нет, так будет лучше для вас», – подумала я.
– Я буду готова. Но Генрих…
Он задержался в дверях и оглянулся через плечо.
– Вы ведь на самом деле не думаете, что я стала бы радоваться победе своего