Шрифт:
Закладка:
Если бы в коллекцию входили только подлинные инструменты, она была бы, по выражению энтузиастов, бесценной, а по деловым меркам оценивалась бы десятками миллионов долларов. Однако истинных подлинников в коллекции были единицы, хотя подделок в ней не было вовсе. Основу ее составляли реставрированные скрипки с очень разным уровнем первичной сохранности. Скрипки восстанавливались известным во всем музыкально-скрипичном мире реставратором Константином Абрамовичем Зверевым, а сбор коллекции в виде своеобразного скрипичного лома начал его отец, Абрам Митрофанович - первая скрипка симфонического оркестра Одесского театра оперы и балета.
В разгар Гражданской войны в Одессу хлынул поток богатых беженцев, мечтавших выбраться из Советской России за границу. Они везли с собой все самое ценное и транспортабельное: деньги, золото, драгоценные камни, картины известных художников и… скрипки, принадлежащие главным образом прославленным школам итальянских мастеров. На старинных роялях, на старинных трубах, кларнетах и флейтах не играют, они звучат хуже новых инструментов, а то и вовсе не звучат. А вот скрипки, если это произведения подлинных мастеров, с возрастом отнюдь не теряют прелести своих голосов, напротив, их звучание становится еще более чистым и звонким. Поэтому старые скрипки, в отличие от старых роялей и труб, имеющих лишь скромную музейную ценность, ценятся очень высоко. А если они изготовлены, скажем, руками Антонио Страдивари или Гварнери Дель Джезу, то стоят поистине бешеные деньги. Но если это хорошо известно музыкантам и антикварам, то для большинства солдат и матросов, которые проводили досмотры багажей беженцев-буржуев, скрипки были чем-то вроде балалаек. Поэтому скрипок в процентном отношении в Одессу удалось провезти куда больше, чем, допустим, золотых червонцев или драгоценных камней. Одесса превратилась в своего рода склад скрипок самого разного достоинства, причем это отнюдь не преувеличение для красного словца, а довольно грустная, варварская действительность. Скрипка - тонкий и хрупкий инструмент, требующий бережного хранения, а Одесса в разгар Гражданской войны представляла собой переполненный людьми, беспокойный город, где царствовал Мишка Япончик и процветал разбой и откровенный бандитизм. Скрипки ломались и случайно, и по-варварски намеренно, подобно тому, например, как был сломан, а точнее, попросту сброшен со второго этажа знаменитый «Стейнвейн» Рахманинова - ради потехи и надругательства над землевладельцем.
Вести о скрипках, скопившихся в Одессе, дошли до Москвы. И в мае 1920 года в этот город был направлен специальный сотрудник ВЧК Прокофьев с заданием отыскать и доставить в Москву все ценное. Для хранения и транспортировки скрипок Прокофь-еву по специальному указанию Ленина был выделен целый железнодорожный вагон, причем не простой, а комфортабельный - так называемый классный. Усилиями Прокофьева и тех людей, которые помогали ему, для России было сохранено множество уникальных инструментов, которые составили основу Государственной коллекции скрипок, хранящихся в Большом зале Московской консерватории.
Но параллельно с уникумами группа Прокофьева собрала скрипки разной исторической и музыкальной ценности, в том числе поврежденные и так называемый скрипичный лом, с которым тогда не было времени толком разобраться, - хоть на растопку их пускай, благо древесина сухая. Тогда-то на Прокофьева и вышел Абрам Зверев, попросивший этот лом передать в его распоряжение для детального исследования и возможного восстановления. Абрам Зверев был не только первой скрипкой симфонического оркестра, но и реставратором-любителем. К его услугам обращались многие скрипачи: музыканты - народ легкий на развлечения и рассеянный, а скрипки - инструмент ломкий, они повреждаются куда чаще, чем это представляется неискушенным в таких делах людям. Вооружившись нужными документами и захватив с собой великолепную скрипку, доставшуюся ему по счастливому случаю, - изделие Ивана Андреевича Батова, прозванного в музыкальном мире русским Страдивари, Абрам Зверев явился к Прокофьеву на прием. Попросив разрешение сыграть и получив оное, он исполнил «Цыганские напевы» Сарасате. А потом рассказал об изготовителе скрипки, на которой только что играл, о мастере-самородке Батове, который родился в семье крепостных крестьян графа Шереметева. Обучившись в Москве мастерству скрипичных дел, Батов вернулся в графское поместье, из-готовил много инструментов для знаменитого шереметевского крепостного оркестра, получил за свое искусство вольную и, поселившись в Петербурге, посвятил любимому делу всю оставшуюся жизнь. Скрипки Батова славились не только в России и Европе вообще, но даже в Италии - родине величайших мастеров скрипичного дела.
Чекист Прокофьев был тронут рассказом о прославившемся на весь мир крепостном мастере. Он полюбовался скрипкой Батова и попросил сыграть что-нибудь еще такое, чтобы славянским духом полнилось. Прослушав «Славянский танец» Дворжака, Прокофьев тут же удовлетворил просьбу Абрама Зверева и выписал на его имя модный в те времена мандат.
Вряд ли бы сам Абрам Зверев сумел извлечь из этого мандата практическую пользу. Но к сбору и скупке всего, что представляло интерес, активно подключился близкий приятель Зверева - Авиэзер Коган, дантист по профессии, совсем неплохо, по любительским меркам, игравший на скрипке. Профессия дантиста открывала Когану легальные пути к купле-продаже золота, он был человеком денежным и оборотистым. При его участии и было положено начало частной коллекции реставрированных и восстановленных скрипок, которой на равных паях владели Коганы и Зверевы: первое семейство добывало инструменты, второе - отбирало все, заслуживающее внимания, и работало над их восстановлением. На волне исхода в столицу, которая унесла из Одессы многих ищущих лучшей доли людей, в том числе и будущих знаменитостей мира литературы и искусства, отбыли в Москву и Коганы, и Зверевы. С ними прибыла в столицу и коллекция скрипок, которая потом перешла во владение старших детей этих семейств - Константина
Зверева, мастера скрипичных дел, и Осипа Когана, известного скрипача, который был на двадцать один год моложе своего партнера.
Полтора года тому назад Константин Зверев, семидесятитрехлетний старик, оставил дела, продал московскую