но выбора у меня, в принципе, не было. Когда они пытались улыбнуться – отбросить усталость, как будто она не имела никакого значения, – тело отказывалось помогать разуму провернуть эту уловку. Плечи обвисали даже во время смеха, а когда они упирали руки в бока, чтобы продемонстрировать лихость, ладони соскальзывали по ляжкам, как будто штаны были натерты воском.

– Вечер добрый, сестра Хендерсон. Ну что, вот мы и вернулись на прежнее место.

– Верно, сэр, брат Стюарт. На прежнее место, благослови Господи.

Мамуля даже самую малую удачу не принимала на веру. Люди, чья история и будущее ежедневно находятся под угрозой уничтожения, считают, что вообще еще живы одной лишь силой божественного вмешательства. Меня всегда занимало, что самая скудная жизнь, самое нищенское существование приписываются воле Господа, но стоит человеку хоть чуть-чуть вырваться из бедности, приобрести первые незамысловатые материальные блага – и степень ответственности Бога начинает уменьшаться с сопоставимой скоростью.

– Именно его стараниями. Так и есть, мэм. Стараниями благословенного Господа.

Казалось, что комбинезоны и рубахи у них разодраны нарочно, а еще из-за хлопковой шелухи и пыли в волосах создавалось впечатление, что за последние несколько часов они успели поседеть.

Ноги у женщин распухали за день, полностью заполняли сношенные мужские ботинки, они мыли руки у колодца, чтобы избавиться от пыли и заноз, скопившихся по ходу трудового дня.

Меня они все раздражали тем, что позволяли загонять себя на работе, как скотину; еще сильнее – тем, что прикидывались, будто все на деле не так уж плохо. Если им случалось слишком тяжело опереться на прилавок с конфетами – он был частично стеклянный, – хотелось рявкнуть, чтобы они стояли прямо, «по-человечески», но Мамуля отлупила бы меня, если бы я раскрыла рот. Она не обращала внимания на то, что прилавок скрипит под их весом, стремительно передвигалась, поднося им покупки и поддерживая беседу.

– Ужин сейчас будете готовить, сестра Уильямс?

Мы с Бейли помогали Мамуле, а дядя Вилли сидел на крыльце, выслушивая рассказы о прошедшем дне.

– Слава богу, не надобно, мэм. Со вчерашнего дня осталось, на сегодня хватит. Пойдем домой, приведем себя в порядок – и на собрание.

Идти в церковь в таком-то облаке усталости? А не домой, чтобы уложить натруженные кости на пуховую перину? Мне пришло в голову: мои соплеменники – раса мазохистов, нам не просто суждено жить такой вот скудной безрадостной жизнью, нам это еще и нравится.

– Уж как я вас понимаю, сестра Уильямс. Душа – она тоже пищи просит, как и тело. Я тоже детишек поведу, с Божьей помощью. Сказано же в Писании: «Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состарится».

– Именно так и сказано. В точности такими словами, верно.

На плоском участке посреди поля рядом с железнодорожным полотном поставили полотняный шатер. Землю застелили шелковистым ковром из сена и хлопковых стеблей. На все еще мягкую почву поставили раскладные стулья, а к опорному столбу в дальней части шатра прикрепили большой деревянный крест. Повесили гирлянду из электрических лампочек – от кафедры до откидного полога при входе, она тянулась и дальше, закрепленная на столбах из штакетника.

Когда ты подходил к этим лампочкам из темноты, они казались одинокими и бессмысленными. Не похоже было, что задача их – освещать или делать еще что-то полезное. А шатер, расплывчато-яркое трехмерное «А», смотрелся настолько чужеродным на хлопковом поле, что казалось: сейчас прямо на моих глазах вспорхнет и улетит.

Люди, которых внезапно стало видно в свете ламп, потоком шагали к временному храму. В голосах взрослых слышалось, что к событию они относятся серьезно. Звучал обмен негромкими приветствиями:

– Доброй ночи, сестра, как жизнь?

– С Божьей помощью, пока справляюсь.

Мысли их были сосредоточены на том, что им сейчас предстоит соприкоснуться, душа в душу, с Господом. Не время для человеческих забот и личных вопросов.

– Прожил, с Божьей помощью, еще один день, за что и благодарен.

В этом – ничего личного. С полным доверием к Господу, и даже мыслей никаких о том, что Центральная Фигура куда-то сместится или умалится.

Подростки любили собрания не меньше взрослых. Вечерние сборища на свежем воздухе были поводом позаигрывать в шутку. Непостоянство холщового храма только добавляло заигрываниям фривольности, глаза вспыхивали и подмигивали, девичье хихиканье серебряными капельками падало в темноту, а мальчишки надувались, важничали и делали вид, что не замечают. Совсем большие девочки надевали юбки настолько обтягивающие, насколько позволяли понятия о приличиях, а молодые люди зализывали волосы с помощью вазелина «Моролайн» и воды.

А вот у малышей от мысли, что надо славить Господа в шатре, в голове все мешалось – и это еще мягко сказано. Им в этом виделось некое богохульство. Обвисшие лампочки над головой, мягкая земля под ногами, холщовые стены, то слегка надувавшиеся, то опадавшие, будто щеки, когда наберешь воздуха, оставляли ощущение сельской ярмарки. Ребята постарше пихались, ерзали и перемигивались – словом, вели себя не как в церкви. Но сильнее всего детей смущало напряжение старших – ожидание, тяжким одеялом накрывшее толпу.

Согласится ли благой Иисус войти в это временное пристанище? Алтарь покачивался и грозил рухнуть, столик для пожертвований стоял под опасным углом. Одна его ножка ушла в мягкую грязь. Позволит ли Бог-Отец своему единственному Сыну смешаться с этой толпой сборщиков хлопка, кухарок, прачек, батраков? Я знала, что Он посылает дух Свой в церковь по воскресеньям, но так ведь то же настоящая церковь, и у людей есть целая суббота на то, чтобы сбросить покров труда и кожу отчаяния.

На собрания ходили все. Члены разномастной Баптистской церкви Горы Сион оказывались бок о бок с интеллигентными последователями Африканской методистской епископальной и Африканской методистской епископальной сионской церквей, а также с простыми трудягами из Христианской методистской епископальной церкви. Эти встречи оказывались единственным в году моментом, когда все добропорядочные христиане общались с последователями Церкви Господа во Христе. На последних смотрели с некоторым подозрением, потому что во время служб они вели себя очень разнузданно и громогласно. Пояснение, что «а в Писании сказано: “Восклицайте Господу, вся земля; торжествуйте, веселитесь и пойте”», не мешало собратьям-христианам смотреть на них свысока. Церковь их находилась вдали от остальных, и все равно по воскресеньям их было слышно за полмили: они пели и плясали, иногда некоторые даже падали без чувств. Члены других общин гадали, попадают ли эти святые гуляки на небо, после таких-то буйств. Общее мнение было таково, что у них небо прямо на земле.

Сегодня должно было пройти ежегодное общее собрание.

Открыла службу