Шрифт:
Закладка:
Сейчас же, когда стал взрослым, самостоятельным человеком, чаще и чаще хотелось иметь хорошего друга, но мешала укоренившаяся в его душе скованность, боязнь показаться навязчивым. Ему нравились ребята, с которыми жил в одной комнате: и Тихон с его грубоватой непосредственностью и непутевый Женька Савельев. Торубаров любил Савельева особой, никому непонятной любовью. Даже сам Евгений не догадывался об этом. Тихон ревновал его к Зорину, сам переживал, когда обижал грубым словом, как это было тогда в депо. Вот такого бы друга Николаю.
Под Торубаровым заскрипела кровать. Послышался тяжелый вздох. «Тоже не спится человеку, — пожалел его Николай. — По Лиде вздыхает. Поговорить бы с ним! Чего он нашел в ней хорошего? Вертихвостка какая-то. Вот Даша — это действительно девушка. Надо заговорить с ним, — терзался Колосов, но никак не мог решиться. — Кто знает, может, не понравится человеку»… Скрипнула дверь, и вошел Савельев. Он был в хорошем настроении. Напевая вполголоса, стал раздеваться, но, взглянув на товарищей, замолчал, думая, что они спят. Евгения так и распирало от избытка чувств, ему хотелось поговорить. На цыпочках подкрался к Торубарову и шепотом спросил:
— Тиша, ты спишь?
Торубаров не ответил. Савельев бухнулся на свою кровать. А через несколько минут послышался его безмятежный храп.
«Счастливый человек», — позавидовал Николай. Монотонный храп Савельева действовал усыпляюще, и вскоре Николай тоже забылся.
* * *
Разбудил его веселый возглас Савельева.
— Вставайте, засони! — орал он. — Все царство проспите! Смотрите: благодать какая на улице.
Николай открыл глаза, и в них ударил яркий, горячий свет. Савельев потянул Колосова за руку, рывком поднял на ноги. Тихон уже стоял среди комнаты и тер кулачищами сонные глаза.
— Не теряйте времени — умывайтесь! — тормошил друзей Савельев. — У меня на сегодня планы.
— Какие еще планы? — пробурчал Тихон, недовольный, что его рано разбудили.
— Умывайся. У тебя еще сонная дурь не вылетела, не поймешь.
Через несколько минут друзья вернулись в комнату с полотенцами на плечах. Савельев придирчиво осмотрел Тихона, покачал головой:
— А видик-то, видик-то у тебя какой! Бабушку похоронил, что ли? — и сам же ответил: — Ладно, Тиша, молчу, как рыба. Ты тут ни при чем. Виноват твой желудок Гложет его смертная тоска по пяти порциям шницеля… Словом, айда в столовую.
Полчаса спустя, когда друзья плотно закусили, Савельев наконец обнародовал свои планы:
— До двенадцати ночи у нас свободное время, а посему: поехали на водную. Дурь смоем, а заодно разные скверные мыслишки.
Тихон согласился молча. Не стал возражать и Николай, хотя рассчитывал сегодня поработать в литейной над колодками. Он был рад побыть вместе с Тихоном и Евгением. «День большой — успею и покупаться и поработать», — подумал Николай.
Большинством голосов (при одном воздержавшемся) решили добираться до водной не на трамвае, а пешком через гору Косотур, отделявшую город от железнодорожной станции. Поднявшись на конусообразную вершину, покрытую сосняком, друзья остановились. Там, внизу, ползали по путям вагоны, а дальше вилась между гор серебряная змейка небольшой, но бурной речушки со странным названием Ай. Проследи взглядом за речушкой: она упирается в огромный, в несколько квадратных километров, пруд. Здесь Ай поневоле смирила свой буйный нрав. Стала тихой, спокойной. Пруд полоскался у подножия Косотура. За ним раскинулся старинный уральский город с разнокалиберными строениями. Рядом с розовеющими на солнце пятиэтажными корпусами чернели крохотные деревянные домики вековой давности.
— Трогаем дальше, — сказал Колосов. Савельев с сожалением вздохнул. Будь он один, с удовольствием постоял бы еще. Вот и водная станция: отгородили дощатым забором часть пруда, поставили посредине вышку, и водная станция готова. Друзья разделись в гардеробной и по шатким ступенькам поднялись на вышку. Савельев приблизился к краю площадки, глянул на купающихся внизу людей, даже дыхание захватило.
— Чего ты стал? Прыгай! — скомандовал Тихон.
— Не вижу в этом интереса, — презрительно фыркнул Савельев, опасливо пятясь от края. — Эка невидаль. Лететь сломя голову вниз. Меня больше в высоту манит. К звездам.
Савельев присел на пол и, возведя глаза к небу, с выдохом произнес:
Эх, мне б с Венерою в обнимку
Пройтись по «Млечному пути»!
Тихон преобразился, глаза загорелись восторгом: «Наконец-то есть где разгуляться!» Он пружинисто оттолкнулся, даже ходуном заходила вышка, и кинулся вниз. Секунду спустя, его тело с тяжелым всплеском врезалось в воду.
— Красиво! — восхитился Савельев. — Сразу видно — моряк.
А Колосов подумал: «Увидела бы Лида Краснеева — наверняка залюбовалась бы. Здесь он в своей стихии. Не то, что у тира».
— Вот черт! А я вниз боюсь взглянуть, — признался Савельев. — Как посмотрю — голова кружится.
— Эх ты, еще парнем называешься, — пошутил Николай. — Как тебя такого труса Люся любит?
— Попробуй сам. Покажи пример, — подзадорил Савельев.
Колосова охватил мальчишеский азарт. Он смело подошел к краю площадки, но остановился в нерешительности. Никогда не прыгал в воду с вышек. Внизу поблескивал квадрат воды. В нем барахтались купающиеся. Николая дрожь пробрала. Прыгни не так и на забор угодишь.
— Что, герой, кишка тонка? — дразнил Евгений. — Спорю на литр водки — ни за что не прыгнуть.
На вышку снова поднялся Тихон. Савельев подмигнул ему:
— На литр спорим. Не прыгнуть Кольке. Будь свидетелем. Ну?
Колосов решительно принял вызов.
— Идет! Готовь деньги!
И, набрав в себя воздуха, ринулся вниз.
Вслед за ним прыгнул Торубаров.
Николай плюхнулся плашмя, вынырнул сразу. В правом боку перехватило дыхание, сковало ноги и потянуло ко дну.
«Тону!» — испугался он, но тут же почувствовал на себе сильную руку Торубарова. Потом они сидели рядом с Тихоном на скользких подмостках. В боку что-то ныло, но уже не сильно.
«Все-таки прыгнул, — радовался про себя Николай. — Лишь бы Тихон не смеялся. А впрочем, прыгнуть-то прыгнул, но не очень удачно: чурбаном».
Тихон осмотрел Николая со всех сторон и неожиданно похвалил:
— Молодец, солдат, не сдрейфил! — И признался: — А меня на корабле братва первый раз за ноги с палубы скинула. Сам никак не мог решиться.
К ним спустился Савельев.
— Что,