автомобиля. Машины позади принялись сигналить, поэтому, так и не успев справиться с задачей, он положил телефон на колени и, следуя указаниям приложения, медленно поехал дальше.

Пришло еще одно сообщение от Диклана: «Полагаю, далеко ты не уедешь, поскольку машине нужен бензин, а ты не прихватил заодно и мой бумажник».

Мэтью и в этот раз не ответил, продолжив петлять по улицам Бостона. Эта машина без сомнений принадлежала Диклану, потому что она явно по-прежнему была на его стороне. Она так и норовила застать мальчика врасплох и сбежать обратно к своему хозяину. Машина срывалась с места на зеленый свет, перепрыгивала через бордюры, резкими рывками тормозила на сложных перекрестках. Мэтью был абсолютно уверен, что несколько раз она поменяла местами педали газа и тормоза. На его взгляд, она определенно жульничала с переключением передач. В какой-то момент машина выкатилась на нейтральной передаче на середину перекрестка, а затем начала громко сигналить на каждый проезжающий мимо автомобиль. И судя по всему, ей не нравились велосипедисты. Она неизменно бросалась к ним с тихим рычанием, а затем, как только ей показывали средний палец, откатывалась назад.

Мэтью слегка вспотел.

Раздающиеся со всех сторон гудки доставляли немало неудобств, пока Мэтью не сообразил, что если опустить окно и виновато улыбнуться, водители тоже опустят стекла и улыбнутся в ответ. Даже велосипедисты прощали свои обиды, стоило ему крикнуть: «Понятия не имею, почему эта машина так взъелась на велосипеды!» Как бы Мэтью не относился к своему присненному очарованию, но оно оказалось очень кстати.

Снова от Диклана: «Если тебя остановят без прав, ты никогда не сможешь их получить».

Последние несколько лет Мэтью постоянно ощущал себя мостом между двумя зданиями, одно из которых безмятежно возвышалось, а другое горело в огне.

После смерти их отца (его убийства) Ронан немного обезумел. Если раньше он порой хандрил, то после смерти Ниалла такого, как ни странно, уже не случалось. Мэтью никогда больше не видел его грустным, только свирепо рассерженным или свирепо улыбающимся. Каждое произнесенное им слово теперь резало словно бритва. Диклан, который и раньше казался тихим, превратился в благодарно принимающую соболезнования статую. В неподвижное тело, на груди у которого Мэтью мог порыдать. В спокойный голос, отвечающий на звонки из школы, из похоронного бюро или от представителей властей. Мэтью все больше времени проводил с Дикланом, особенно после того, как Ронан переехал из общежития Агленби на склад своего друга Ганси. Все это время Диклан спокойно объяснял брату, что Ронан неплохой человек, просто его подкосила смерть Ниалла, и теперь он делает все возможное, чтобы разрушить собственную жизнь, а заодно и их, потому что думает, что так ему станет легче. Диклан рассказал, что, по сути, Ниалл сам виновен в случившемся с ним, причиной стала его небрежность, ложь, безрассудство и несдержанность. Ронан же, в свою очередь, поведал Мэтью о том, каким лжецом являлся Диклан и каким удивительным человеком был Ниалл.

Теперь Мэтью задумался о том, что, пожалуй, перепутал братьев. Что если горящее здание – вовсе не Ронан?

О чем еще лгал Диклан? В чем ошибался?

Во всем?

Диклан написал: «В следующий раз найди себе собственный магнит».

Заметив магазин пончиков, Мэтью ухитрился резко развернуть машину к окошку быстрого обслуживания. Раздался тихий скрежет, когда он подъехал достаточно близко, чтобы заказать пончики и расплатиться с помощью наличных, которые Диклан хранил в консоли для оплаты дорожных сборов.

Справившись с задачей, мальчик почувствовал себя чуточку героем, а пару минут спустя еще и большим молодцом, поскольку ему все же удалось въехать на стоянку Медфордского центра помощи. Мэтью затормозил напротив дверей, понял, что припарковался криво, трижды попытался исправить положение и в конце концов переехал на новое место, загнав машину в подтаявшую лужу.

Оказавшись внутри, Мэтью расписался в журнале. Женщина за стеклом регистратуры одарила его мятной конфеткой, а он в ответ угостил ее пончиком.

Затем он зашагал по коридору в сторону палаты Брайда.

Торжествуя, ввел пароль.

Мэтью проснулся в ярости; Брайд проснулся подавленным. Он уставился в потолок, не проявляя никакого интереса к тому, кто разбудило его на этот раз.

– Привет, помнишь меня? – спросил Мэтью. – Я брат Ронана. Наверное, в некотором роде и твой тоже. Никогда об этом не задумывался, но мне кажется, наши волосы похожи. Только твои как будто немного грязнее. Не в плохом смысле!

Брайд не выглядел счастливым.

– Что это за безумный мир, в котором дети воскрешают богов.

– Точно, – согласился Мэтью.

– Зачем ты пришел?

Мальчик подергал ремни на запястьях Брайда, удерживающие мужчину на кровати, а затем оглядел палату в поисках ножниц.

– Я хочу поговорить о том, каково быть грезой.

Брайд закрыл глаза.

– И, – сказал Мэтью, – я принес тебе пончики.

19

Ронан был не один.

С ним было Кружево.

Оно медленно двигалось в темноте. Ронан не сразу понял, как его распознал, ведь теперь оно выглядело иначе. Вместо зазубренных краев и неровных дыр оно превратилось в структуру, более подходящую для передвижения в море пустоты. Его новая форма уже не напоминала кружево, а больше походила на молнию, застывшую в момент вспышки, или узоры трещин на отполированном мраморе. Оно приняло форму энергии. В сущности это напоминало живительные магниты, представленные в темном море в виде тонких белых линий. Однако линии Кружева были черными.

Оно плавно скользило к парящему Ронану, распространяя волны любопытства, подозрительности и осуждения.

Он подался назад, но Кружево продолжало ползти в его сторону.

Оно общалось с ним. Или, скорее, пыталось общаться. Не словами. Кружево использовало какой-то язык, приемлемый в здешнем море, или, возможно, характерный для того места, откуда оно прибыло. Ронану показалось, что Кружево в море пустоты такой же гость, как и он сам.

Каким бы ни был этот язык, Ронан подозревал, что, если постарается, сможет на нем заговорить. Но он также догадывался, что, сделав это, снова забудет самого себя. Владеть и той, и другой информацией казалось задачей не из легких.

Складывалось ощущение, что в языке Кружева не существовало слов для обозначения чувств.

Как и в человеческом языке не было слов, чтобы описать Кружево.

Темные, зазубренные нити сущности, пытаясь понять Ронана, окружили его словно заросли. Он наконец понял, почему и Адам, и Хеннесси, столкнувшись с Кружевом, пребывали в полнейшем ужасе. Оно было огромным, чуждым и бесчеловечным.

Посмотри, посмотри на себя. Неужели оно того стоило? Разве тебя не предупреждали?

С трудом Ронан все же уловил смысл слов Кружева.

Он спросил:

– О чем?

Сущность