минеральными удобрениями и другими продуктами и в течение десятилетий входившие в ПНОС под руководством Миннефтепрома, обрели самостоятельность. (Тот факт, что именно эти компании, теперь получившие независимость, прежде были ответственны за большую часть печально известных загрязнений, производимых ПНОС, значительно укрепил намерения завода как можно скорее снизить свое негативное воздействие на окружающую среду.) Но даже несмотря на то, что эта старая модель советской промышленной интеграции постепенно уступала место планам вертикальной интеграции в нефтяной промышленности, ПНОС одновременно расширялся, приобретая предприятия в других секторах, которые многим могли бы показаться никак не связанными с основной сферой его деятельности. Агроассоциация «Труд» в Кунгурском районе, образованная на базе колхоза имени С. М. Кирова, присоединилась к ПНОС в 1992 году, обязавшись регулярно поставлять молоко и мясо работникам завода. (У ПНОС до того уже были налажены отношения с другими колхозами – пусть и менее надежные и успешные.) Вскоре завод также начал строительство мясоперерабатывающего завода для агроассоциации «Труд» [Сверкальцева 1998: 66].

Хотя об истории становления «ЛУКОЙЛа» в качестве первой вертикально интегрированной компании в России рассказывают часто, при этом редко упоминают, что вертикальная интеграция на государственном уровне отчасти происходила за счет усиления межсекторальной интеграции на уровне региональном. Рассматривая ту роль, которую в ранний постсоветский период ПНОС играл в региональной системе обмена – учитывая и приобретение им сельскохозяйственных предприятий, и его растущее значение в обороте товаров народного потребления, – можно отметить некоторые ключевые первоначальные преобразования, происходившие в точках соприкосновения частных корпораций и государства, формирующейся элиты, региональных идентичностей, а также продуктов и средств обмена, включая нефть, – и все это еще до приватизации и до интеграции нефтедобывающих предприятий Пермского края в крупную нефтяную корпорацию.

ПНОС и петробартер: сюзеренитет с отличиями

То, что ПНОС вовлекал в сферу своей деятельности сельскохозяйственный сектор, было не исключением, а скорее правилом в работе ранних постсоветских компаний, поскольку с окончанием централизованного социалистического планирования наступил век «раздробленного суверенитета» [Verdery 1996: 208]: любые сообщества, от территориальных образований и регионов страны до бывших колхозов и заводов – таких как ПНОС, – все чаще превращались для своих жителей и работников во всеобъемлющие социальные институты. Таким образом, ранний постсоветский ландшафт был испещрен точками, по удачному выражению Хамфри [Humphrey 2002: 5-20], оторванных от центра сюзеренитетов, взаимодействие которых практически не контролировалось и не координировалось ни централизованной государственной властью, ни функционирующими рынками. Многие из этих сюзеренитетов выпускали свои собственные валюты и различные виды продовольственных карточек или удостоверений личности, пытаясь справиться с тотальным дефицитом. Поскольку многие продукты питания было все труднее найти, сельскохозяйственная деятельность и производство колбасных изделий стали для ПНОС способом обеспечить здоровье и благополучие своих сотрудников и их семей – значительную часть населения Индустриального района Перми, – не завися от непредсказуемых внешних источников снабжения и без необходимости тратить деньги.

Раздробленный суверенитет наделил местных начальников, руководителей ферм и других низкоуровневых администраторов полномочиями в рамках контролируемых ими сфер. Он также в значительной степени повлиял на изменение характера взаимоотношений между предприятиями: в условиях быстрого роста цен, скачков инфляции и с лежащей в руинах советской системой перераспределения товаров обмен между предприятиями чаще совершался на бартерных условиях, чем с использованием денег. В ряде исследований этот раздробленный суверенитет и связанное с ним процветание бартерных отношений рассматриваются как признаки того, что в ранний постсоветский период государство потеряло контроль практически над всем – от насилия [Volkov 2002] до денежного обращения [Woodruff 1999] и более фундаментальных признаков управления в целом [Rogers 2006]. Все это справедливо и по отношению к ПНОС, но ПНОС был сюзеренитетом с очень существенным отличием. Как предприятие нефтяной отрасли, принадлежащее к новому федеральному государственному концерну «ЛУКОЙЛ», ПНОС в то время имел одно решающее преимущество почти перед всеми остальными крупными организациями в Пермском крае: он мог торговать своей продукцией на международных рынках[96]. Хотя эти возможности ограничивались как качеством его нефтепродуктов, так и федеральным законодательством, даже небольшой объем экспорта был весьма важен в контексте углубляющегося экономического кризиса в Пермском крае. Действительно, в начале 1990-х годов обмен продуктов переработки нефти, которые предлагал ПНОС, на множество других товаров посредством торговли на международных рынках стал первым шагом на пути превращения нефти в основу региональных средств обмена в постсоветский период – то есть в то, чем она никогда не была в советское время.

Обратимся к словам бывшей сотрудницы компании «ЛУКОЙЛ-Пермь», которую я попросил в 2011 году вспомнить, какое место занимала нефтяная промышленность в Пермском крае сразу после распада Советского Союза. Для начала она сосредоточила свое внимание на ПНОС:

Все работали по бартеру – денег не было, поэтому Чусовской металлургический завод обменивал свою продукцию на сахар или другие товары. Благодаря этому в регионе появилось немного сахара. Так делал не только Чусовской металлургический завод, но и ПНОС. Да, они также работали по бартеру, я думаю, с китайцами. Они импортировали пуховики – и качественно сшитые. [Сотрудники ПНОС получали их] и просто шли на рынок и продавали их за сумасшедшие деньги – нечего было носить, ничего не было в магазинах. ПНОС получал эти куртки для своих работников в обмен на нефтепродукты. Это был прямой бартер, потому что денег не было.

То есть работникам ПНОС доставались в качестве бонусов, через связи или другими путями, товары, полученные в результате международного бартера – такие как пуховики – вместо оплаты деньгами. Значительная часть этих вещей затем попадала на городские рынки и далее в регион [Сверкальцева 1998:65]. Эта модель обмена сохранилась с последних лет советского периода. В 1989 году, воспользовавшись реформами эпохи перестройки, давшими независимость организациям, ПНОС открыл новое подразделение, которому было разрешено самостоятельно торговать нефтью на международных рынках. Самые первые сделки были заключены с партнерами в Японии, Южной Корее, Финляндии и Венгрии. Лишь небольшая часть этих международных продаж приносила денежный доход, поскольку ПНОС мог удерживать только до 27 % прибыли от продажи товара за деньги (остальная часть направлялась в федеральный бюджет Советского Союза, поскольку государство всеми силами пыталось сохранить контроль над аппаратом планирования и распределения), но заводу разрешалось оставлять у себя все товары, полученные в результате бартера. В поздние советские и ранние постсоветские годы ПНОС также широко использовал эту возможность для обмена технологиями и строительными материалами, необходимыми для модернизации и ремонта его устаревшего оборудования [Сверкальцева 1998: 61].

Поскольку промышленная база Пермского края постепенно разрушалась, а ПНОС входил в государственный концерн «ЛУКОЙЛ», международные сделки по продаже за наличные и бартерные операции завода расширялись и теперь приносили всевозможные привлекательные товары. Для