– Ты не думай, малыш, я тебя не бросаю.

Иван Кириллыч потянулся к пиджаку, достал бумажник, вытащил и отсчитал бОльшую часть купюр, положил их на полированное трюмо.

– Здесь достаточно, чтобы избавиться от… Сама понимаешь чего, – немного споткнулся в выражении любовник, глядя на её живот.

– Кого, – поправила его Лена, натянув одеяло на согнутые колени.

Ей захотелось, чтобы он поскорее ушёл. Вот прямо сию секунду. Чтоб закрыть глаза, открыть, и нет его больше.

– Не понял. Что кого?

– Избавиться не от чего, а от кого. Это уже не зародыш, у него сердце есть. Он человек.

– Ты что хочешь его оставить? – спросил Иван Кириллыч, вглядываясь в неё.

В голосе сквозили то ли угроза, то ли страх, то ли всё вместе взятое. Он помолчал, присел на краешек кровати на расстоянии от неё, как будто боялся теперь, когда Лена понесла, к ней прикоснуться.

– Малыш, я ведь тебе ничего не обещал. Ты сама так захотела.

– Уходи! – крикнула Лена.

Она не выдержала и зарыдала, по-детски вздрагивая и трясясь худенькими плечами.

– Моя жена завтра выписывается из роддома. С сыном. Если ты закатишь скандал, ты разрушишь мою семью. Да и карьеру. Но разве тебе нужна ТАКАЯ слава, а? С ТАКИМ прошлым дорога в партию заказана.

Лена закрыла руками лицо и теперь не рыдала, а всхлипывала.

– Люди осудят. Да и отец твой по головке не погладит. Он у тебя строгий, – продолжал уговаривать жестокий соблазнитель.

Девушка зарыдала с новой силой. Хабаров встал и ушёл, уверенный – всё будет хорошо. Лена собрала после него постель, кинула в стирку, протёрла все поверхности в комнате, чтобы духа его не осталось. Ещё немного поплакала и поехала на дачу, к родителям.

Мама варила земляничное варенье на широкой, залитой солнцем веранде. Отец в газетной панаме сидел в кресле под развесистой берёзой. Удивлённо поднял глаза, отодвинув газету. Вот так сюрприз! Старики её обрадовались, кинулись накрывать на стол. Пили чай с вареньем. Ягоды были сладкими, но на языке у неё горчило. Лена не знала, как незаметно отозвать мать в сторонку.

Наконец, ей это удалось. После обеда Болотов вытащил из кармана любимые часы на цепочке – трофейные, и ушёл к себе, писать книгу-воспоминание. Лена, помогая матери убрать со стола, призналась, что беременна. Анфиса Болотова вскрикнула и закрыла рот обеими руками. Если отец узнает, им обеим несдобровать. Но у опытной женщины нашлось решение.

– К сожалению, Вы не сможете иметь детей, – сказал уставший доктор, когда Лена пришла в себя после операции.

Доктор снял марлевую повязку и перчатки и вышел из операционной. Анфиса Болотова своими путями договорилась об аборте, но срок был большой, возникли сложности, пришлось удалять матку. Вместе с маткой Елене Егоровне как будто вырезали сердце. Больше она так не оступалась, ни в кого не влюблялась, жила для себя, для завода и для комсомола.

Работа инженером хоть и считалась творческая, но незамысловатая. Скучно, однообразно, негде развернуться. То ли дело партийная жизнь, полная ярких событий и поворотов, собраний и конференций, достижений и разоблачений. В двадцать восемь лет Елена Егоровна вступила в коммунистическую партию Советского Союза, а в тридцать лет её назначили парторгом завода. К сожалению, её счастье длилось недолго.

– Страну развалили, – вздохнул Егор Тимофеевич Болотов, выключая телевизор.

Если реформы Горбачёва он с трудом, но принял, то путч, переворот и заигрывания с демократами он считал изменой. После 1991 года карьера Елены Егоровны пошла на убыль. Авторитет партии не то что упал, а рухнул, чуть не придавив собой и её. Кто она без Коммунистической партии Советского Союза?

Елена Егоровна не растерялась и быстро переквалифицировалась в партийного организатора левацкого толка. Хорошо, что к тому времени отец умер, тихо и незаметно для окружающих. Про бывших партизан, героев войны временно забыли. Народ был увлечён реформами, свободой слова, а часто просто словоблудием, благами и достижениями западной культуры в виде цветастых шмоток, джинсов, голливудских фильмов, жвачек и импортной еды. Все реформы вылились в дефолт, инфляцию и пустые магазинные полки. Потом жизнь постепенно устаканилась, но прежней карьеры в Болотовой не случилось.

И вот когда ей позвонили из Москвы с предложением экранизировать книгу отца, Елена Егоровна воспряла духом. Наконец-то пробил её час. Наконец-то она и её героическая семья предстанет перед широкой публикой. Болотова мысленно репетировала речь перед премьерным показом. Может, она и родилась-то только ради этого момента?

Эрик Шпаер. Дневник

12 июня 1943 года.

"Из главного штаба прислали на днях мне нужного человека. Молодого, злого, правильного, то есть подходящего для этой работы. Биография у этого Егорки – то, что надо. По документам – сирота, а на деле – зол на Советскую власть и мечтает отомстить. Из купеческой семьи, он всё потерял с приходом коммунистов: и родителей – их расстреляли, и нажитое добро – конфисковано. Однако об этом никто здесь не знает. Документы затерялись, и теперь он просто бывший беспризорник по фамилии Болотов".

24 июня 1943 года.

"Егорка, позывной "Уж", прошёл обучение и внедрился в партизанский отряд. Вроде всё идёт зер гут. Не ошибся я в нём – хитёр и изворотлив, как змеи в этих жутких лесах. Он даже умудрился завести в отряде фройляйн с аппетитными формами. И не просто завести, а склонить её на нашу сторону. Ох, что делает любовь с женщинами! Она теперь наша связная. Фройляйн Анфиса передаёт планы и схемы всех партизанских передвижений. И не только в моих землях, но и по соседним регионам. Наконец-то у меня появились "глаза и уши". Наконец-то!"

30 июня 1943 года.

"Получил от командования благодарность. За уничтожение крупного партизанского отряда.

Как же удивились эти русские крысы, когда мои солдаты, пройдя по тайной тропинке по болотам с местным названием Поганые, ворвались в их лагерь! Почти всех расстреляли. Какое удовольствие получил лично я, добивая партизан выстрелом в лоб. Всё равно что раздавить надоедливое кусачее насекомое. Солдаты в качестве вознаграждения получили всех выживших партизанок. Забавы хватило часа на два. Потом девок тоже расстреляли.

Егорка – молодец. За донесение подарил ему бутылку шнапса, шоколад и часы на цепочке".

Трудности перевода

– Она пришла в себя, – сказала женщина в белом халате, поправляя сползающий стетоскоп на шее. – Приступ прошёл. Она пока слаба, но говорить может.

Архипов открыл дверь палаты, пропуская Регину вперёд. Ростоцкая вошла, окинула