— Чтобы поговорить с мисс Баттон?

— Совершенно верно.

— Я подумал, что она может быть полезной, милорд.

— Ты правильно подумал, — сказал Себастьян. Одетый только в нижнее белье, он подошел к умывальнику в своей гардеробной.

— Именно мисс Баттон было поручено отправлять письма мисс Стаффорд мне.

Милсом сделал паузу, перекидывая брюки и рубашку своего хозяина через руку. — Вы думаете, что она с ними что-то сделала?

— Кажется, так оно и есть.

Себастьян налил в таз кувшин холодной воды. Он погрузил в нее голову, задержал ее на мгновение, прежде чем снова поднять и обнаружить рядом с собой Милсома, протягивающего полотенце. Он взял его и принялся вытирать лицо и волосы.

— Я подозреваю, что письма так и не были отправлены. Я хотел бы знать, почему.

— Причина мне кажется очевидной, сэр.

— И мне, — сказал Себастьян. — Но мисс Стаффорд не поверит без доказательств, что ее отец приложил руку ко всему этому. Она верна даже тем, кто этого не заслуживает.

— Вы хотите, чтобы я нашел доказательства вины сэра Родерика?

— Я хочу, чтобы ты узнал правду, если сможешь. Какой бы она ни была.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы выяснить это, милорд.

— Думаю, тебе стоит взять с собой деньги, — сказал Себастьян. — Любой бывший слуга сэра Родерика Стаффорда не прочь будет взять взятку. Осмелюсь предположить, что они даже будут ожидать чего-то подобного. Милсом?

— Да, сэр?

— Я хочу знать все, чего бы это ни стоило.

Примерно шесть часов спустя Сильвия стояла на пустой железнодорожной платформе в Эпсли-Хит, крепко сжимая саквояж в руках в перчатках. На ней было то же темное платье, в котором она приехала из Лондона, та же мантия, застегнутая на все пуговицы, и та же шелковая шляпка на голове, ленты которой были завязаны под подбородком простым бантом.

Было на удивление легко найти кого-то, кто согласился отвезти ее на станцию. Она просто спустилась на кухню на рассвете и спросила повариху. Миссис Крофт была заботливой женщиной, доброй. Один взгляд на опухшие глаза и заплаканное лицо Сильвии — и она тут же вызвала старого слугу с конюшенного двора.

— Джон, — сказала она. — Запряги повозку. Юная мисс должна успеть на следующий поезд в Эпсли Хит.

— Да, мэм, — ответил он.

Следующее, что помнила Сильвия, это то, что она сидела позади старого слуги в шатком маленьком экипаже, запряженном одной лошадью, мчащемся в сторону соседнего рыночного городка. Слава богу, он не задавал ей никаких вопросов, заговорив с ней только один раз, чтобы пожелать ей счастливого пути на вокзале. А потом, приподняв кепку, он ушел.

Она снова была одна.

Одинокая и горько разочарованная в себе.

Прошлой ночью она была на волосок от того, чтобы попасть в ту же ловушку, в которую попадали бесчисленные женщины до нее. Она чуть не позволила погубить себя. И не какому-то случайному повесе или мошеннику, охотящимся на невинных гувернанток — хотя это было бы достаточно ужасно, — а Себастьяну Конраду. Тому самому джентльмену, который разбил ей сердце три года назад.

Хуже всего было то, что она даже не могла винить его за это. Вся эта встреча, с самого ее начала, была полностью ее собственной ошибкой.

Что, черт возьми, она думала, произойдет, когда ласкала его лицо и покрывала поцелуями его шрамы? Она практически бросилась ему на шею! Естественно, он отреагировал. Она готова была поспорить, что любая женщина — будь то герцогиня или судомойка, — которая обращалась с ним подобным образом, получила бы такой же страстный ответ. В конце концов, Себастьян был всего лишь мужчиной. И она была готовой и желающей этого женщиной. Женщиной в ночной рубашке! Она могла умереть от смущения.

Она прошла вдоль железнодорожной платформы, а затем обратно, ее пальцы так крепко сжали ручку саквояжа, что костяшки пальцев свело под перчатками. Дул сильный ветер, и холодные порывы поднимали грязь и сажу с платформы вокруг подола ее практичных юбок. Но она почти не замечала ни грязи, ни погоды. Не заметила она и того, что вокруг начала толпиться кучка людей — таких же, как она, владельцев билетов, ожидающих раннего поезда на Лондон. Она была слишком беспокойной и взвинченной.

“Утром мы с тобой поговорим о многих вещах”,- сказал Себастьян. “Мы должны прийти к соглашению.”

Как он был уверен в том, что она станет его любовницей! Как будто она была так безумно влюблена в него, что готова заполучить его любым доступным ей способом. Как будто она будет терпеть, что ее подвергнут скандалу и унижению, и все ради… Чего? Сомнительной чести быть содержанкой графа?

В самом деле, прийти к соглашению!

Как бы то ни было, никто никогда не узнает, что она была скомпрометирована во время своей злополучной поездки в Хартфордшир. Но если она согласится на роман с Себастьяном, то рискнет не только своей репутацией, но и средствами к существованию. Динвидди никогда бы не позволили погубленной женщине учить их маленьких дочерей. Они бы выгнали ее без рекомендации.

А что, если она забеременеет?

От этой мысли у Сильвии скрутило живот.

Это было бы постыдно. Ее бы избегали все, кого она встречала. Ни один порядочный человек не стал бы иметь с ней ничего общего. Хуже всего то, что она будет полностью зависеть от доброй воли Себастьяна. Он мог бросить ее, когда бы ни захотел. И с его вспыльчивым характером, кто знает, когда это произойдет?

Да, сказала она себе, последствия такой связи были бы действительно ужасными. Это она понимала. Чего она не могла понять, так это почему, несмотря на то, что знала, как много она может потерять в этой сделке, она чувствовала такую тоску по Себастьяну, такое ужасное искушение вернуться в Першинг-Холл и жить с ним, каким бы ни было их совместное проживание и сколько бы оно ни продлилось.

"Ты такая же безрассудная, как папа", — подумала она с отвращением. Думаешь о том, чтобы пожертвовать своей жизнью ради нескольких мгновений волнения, нескольких мгновений удовольствия.

Потребовались годы, чтобы залечить ее сердце, когда Себастьян разбил его в первый раз. Годы, чтобы построить для себя новую жизнь. Она не могла снова пройти через это. Она этого не сделает. Потому что все будет хуже. Намного хуже. Три года назад он всего лишь ухаживал за ней и целомудренно целовал ее в губы. Прошлой ночью он прижал ее к своей груди