своих делах, вкусно поесть и попить. К тому же они гордятся своими изысканно обставленными чайными домиками, где в окружении редкостной утвари хозяева сервируют чай с безукоризненным совершенством, осмеивая тех, кто не столь искусен. Однако же все это очень далеко от истинного предназначения чайной церемонии.

Давайте же построим маленькую хижину в бамбуковой роще или под сенью сосен, проведем ручей, водрузим на место камни, посадим вокруг еще деревья и кусты, а в самой комнатушке сложим грудой древесный уголь, поместим на очаг чайник, расставим цветы, приведем в порядок все необходимые принадлежности. Все это мы проделаем, следуя главной идее – здесь, в хижине, мы сможем наслаждаться созерцанием скал и стремнин, ибо мы воспроизводим горы и воды в их природном обличье, мы сможем испытать разнообразнейшие настроения и чувства, навеянные снегом, луной, деревьями и цветами, которые в извечной смене времен года появляются и исчезают, распускаются и увядают. С должным почтением поприветствовав гостей, мы в безмолвии будем прислушиваться к закипающему чайнику на огне, ловя отголоски ветра в сосновых иглах, позабыв о мирских горестях и заботах. Затем нальем в чашку черпачок горячей воды из чайника, сравнив этот звук с журчанием горного потока, и стряхнем пыль и прах, окутавшие наш дух, наш разум. Воистину, мы в мире затворников, святых на земле!

Принцип соответствия выявляется в почтительности, которая в обыденной жизни оборачивается гармоническими отношениями. Определение дано Конфуцием, говорившим о пользе всеобщих соответствий, и оно вполне приложимо к тому духовному настрою, что должен создавать в себе участник чайной церемонии. К примеру, когда человек имеет дело с особами из высшего общества, поведение его будет простым и естественным, без всякого раболепия и самоуничижения. Если он находится в компании людей, которые ниже его по положению, отношение его к окружающим всегда будет уважительным, без всякой примеси заносчивости и спеси. К такому поведению побуждает нечто неуловимое, что пронизывает атмосферу чайного домика и вносит гармонию в отношения всех участников действа. Сколько бы ни длилась церемония, дух почтительности не иссякнет. Можно сказать, что здесь живет дух улыбающегося Кашьяпы и кивающего Цзэн-цзы, то есть дух Самости бытия, что за пределами обычного понимания.

По этой причине и принцип, одушевляющий весь чайный павильон от внешнего вида здания до выбора чайной утвари, способов сервировки, приготовления пищи, стиля одежды и т. д., следует искать в стремлении избегнуть чересчур усложненного ритуализма и нарочитой помпезности. Сама утварь может быть старой, но посредством ее дух-разум заряжается бодростью и свежестью восприятия – он всегда готов примениться к новому времени года и проистекающим от перемен в природе новым картинам окружающего мира, он ни перед кем не станет заискивать, ему чужды алчность и зависть, он не склонен к роскоши, всегда внимателен и заботлив с другими. Носитель подобного духа, разумеется, обладает хорошими манерами, всегда искренен – это и есть тяною.

Итак, суть чайной церемонии в том, чтобы прочувствовать и должным образом оценить дух естественной гармонии, объединяющий Небо и Землю, постигнуть всепроницающее присутствие пяти стихий, сидя у своего очага, любуясь горами, реками, скалами и деревьями, перенесенными к хижине в том виде, в каком они существуют в действительности, черпать освежающую влагу из кладезя Природы, собственными устами вкушать подаренные Природой ароматные яства. О, сколь же сладостно гармоническое слияние Неба и Земли!

Сыграл ли культ чая вместе с Дзэн-буддизмом какую-то роль в некоторой демократизации общественной жизни Японии? Несмотря на существование строжайшей социальной иерархии, сложившейся во времена феодализма, идеи равенства и братства находили в народе питательную среду. В комнатушке площадью десять квадратных футов всем гостям независимо от чинов и званий оказывается равное уважение: здесь все суетные мирские предрассудки отброшены, колени простолюдина соприкасаются с коленями вельможи, и они почтительно беседуют друг с другом о том, что интересует обоих.

Разумеется, Дзэн не принимает во внимание мирских различий в рангах и титулах – монахи вхожи во все сословия и повсюду чувствуют себя как дома. В недрах человеческой натуры заложено подспудное стремление отбросить все ограничения, искусственно навязанные обществом, и хотя бы изредка позволить себе непредвзято, раскованно и сердечно общаться с ближними – людьми, животными, растениями и так называемыми неодушевленными вещами. Потому-то мы всегда рады возможности такого раскрепощения. Без сомнения, это и имеет в виду Такуан, говоря о «гармоническом слиянии Неба и Земли», воспетом ангельским хором.

«Почтительность» в изначальной своей основе есть чувство религиозное – чувство, присущее тем, кто выше нас, простых смертных. Со временем оно трансформируется в общественные отношения, а затем может выродиться в голый формализм.

В наши дни, в эпоху демократии, никто не может считать себя выше другого, по крайней мере по социальному происхождению. Но если проанализировать само чувство почтительности, проследить за его истоками, то мы увидим в нем отражение недостатков каждого, проявляющееся в признании ограниченности своих физических, интеллектуальных, моральных и духовных возможностей. Подобное сознание пробуждает в нас желание преодолеть себя и самосовершенствоваться, а также потребность общения с теми, кто чем-то отличается от нас. Потребность эта направляет наши духовные импульсы к внешнему объекту; будучи же обращена к собственному «я», она превращается в самоотрицание, самоуничижение, чувство греховности. Все перечисленные качества сами по себе негативны, но позитивное их значение в том, что они пробуждают почтительность к другим людям, воспитывают умение не принижать достоинство окружающих.

Мы живем в тенетах противоречий: с одной стороны, мы считаем себя не хуже любого другого, с другой – врожденная подозрительность подсказывает нам, что многие лучше нас по тем или иным свойствам характера, а это порождает своего рода комплекс неполноценности. В буддизме Махаяны есть бодхисаттва, известный под именем Садапарибхута – «Никогда не принижающий». О нем упоминается в «Саддхарма-пундарика-сутре». Может быть, лишь с самими собой мы бываем искренни, когда в сокровенной глубине души испытываем непреодолимую тягу к ближним, несущую в себе оттенок самоуничижения. Как бы мы ни назвали такое влечение, но почтительность, бесспорно, является действенным религиозным чувством.

Дзэн позволяет сжечь все священные изваяния в храме, чтобы человек мог согреться холодной зимней ночью; Дзэн готов уничтожить все великое литературное наследие секты, чтобы спасти саму ее сущность как истину, избавленную от внешних искусов, сколь бы заманчивы ни казались они посторонним. И в то же время Дзэн не забудет вознести хвалу сломанной ветром и запачканной грязью травинке, не преминет преподнести все разбросанные по полям и лугам цветы сонму будд во всей бесконечности Вселенной. Дзэн умеет превозносить, потому что умеет принижать. Все, что нужно в Дзэн, и не только в Дзэн, – это искренность сердечных устремлений,