тряпкой, вещью легко разрываемой – διαρταµήσει σώµατος µέγα ῥάκος[73]. Точное понятие об этом даст вам сокол, которого я заимствовал из служебника четырнадцатого столетия, пользующегося особенной любовью мистера Кокса.

Теперь просмотрите с начала до конца все ваши книги по естественной истории и удостоверьтесь, найдете ли вы хоть один рисунок, со всей его анатомией, который бы познакомил вас с орлиным глазом, с его губами и особенностями его клюва настолько, чтобы дать вам возможность понять вышеприведенные две строки из Эсхила; затем взгляните на этого греческого орла на монете и пизанского, изваянного из мрамора, и вы уже не станете больше сомневаться, что лучше смотреть на живых птиц, чем резать их на части.

158. Итак, анатомия – предполагаю, что вы признаете теперь то, что я, конечно, докажу вам окончательно, – не поможет нам нарисовать правдивую внешность вещей. Но, может быть, она дает нам более полное понятие об их природе?

Далеко не выполняя этой задачи, изучение анатомии, к нашему злополучию и еще большему унижению, ложно присвоив себе одновременно место и имя искусства и естественной истории, произвело особенно вредное влияние на способность изображать с уважением различные породы животных. Во всех современных книгах по естественной истории вы найдете прекрасные рисунки странных и безобразных животных, рисунков же животных благородных и красивых совсем не найдете, даже и дурно исполненных. По общераспространенному обыкновению, вы найдете, что превосходно нарисованы обезьяны, свиньи, крысы, ласки, лисицы и тому подобные животные, – в особенности же обезьяны, – но не олени, ягнята, лошади и львы. Чем благороднее животное, тем оно изображено хуже, но не от бессилия искусства, а от гораздо более ужасной погрешности, от полнейшего недостатка симпатий к благородным качествам какого-либо животного и от пристрастия к его омерзительным недостаткам. И правило это проведено так последовательно, что великий французский историк Сент-Илер, описывая млекопитающих, выбрал как единственного представителя высшей расы, наиболее животный тип человека, какой только можно найти на свете. Пусть не заглядывают в эту книгу ни девочки, ни юноши, расположенные поверить мне на слово; те же, которые сомневаются, пусть посмотрят на данную им представительницу женского пола.

159. Но предположим, что это только французская анатомия или плохо изученная анатомия; другая же, изученная правильно, как, например, анатомия доктора Акланда, может принести нам известного рода пользу.

Я должен приберечь для моих лекций о Флорентийской школе анализ влияния изучения анатомии на европейское искусство и характер; вы найдете некоторые заметки об этом в моей лекции о Микеланджело; в пределах же этого анализа мне необходимо взять обратно мнение, высказанное мною в «Камнях Венеции», что анатомия полезна для великих людей, но вредна для посредственных. Теперь я убежден, что чем выше интеллект, тем неизбежнее подвергается он упадку при изучении анатомии, и что это изучение принесло Микеланджело больше вреда, чем кому бы то ни было, исказив его религиозную страсть и воображение и приведя к тому, что он все свои душевные понятия подчинял открытиям, которые дало ему знание тела. Теперь, однако, я хочу только привести вам основания, заставляющие меня изъять анатомию из вашего учебного курса в этих школах.

160. Я это делаю, сообразуясь прежде всего с нашим временем, удобством и систематическим методом. У наших преподавателей живописи вошло в обычай смешивать особую науку анатомию с их собственным искусством рисования, хотя они этого никогда не делают относительно какой-либо другой науки. Допуская это, вы, чтобы нарисовать дерево, должны быть знакомы с ботаникой. Но ведь вы не надеетесь, что я здесь буду преподавать вам ботанику? Если б я находил, что вам следует ее знать, то послал бы вас для изучения ее к вашему профессору ботаники и в ботанические сады. Я, быть может, мог бы дать вам грубый очерк линий дерева в луке, но ничего больше.

Предположим далее, что вам необходимо знакомство с геологией для того, чтобы нарисовать камень. Я уже говорил вам, что не признаю этого, но допустим противное. Ведь не думаете же вы, что я буду посвящать вас в отношения между кварцем и окисью железа или между силурийским и пермианским периодами? Если это вас интересует, отправляйтесь к профессору Филлипсу и возвращайтесь ко мне, когда ознакомитесь с этим предметом. Точно так же, допустим, что для того, чтобы нарисовать человека, вам нужно знать его кости, вам этого не нужно, но предположим, что нужно. Каким образом можете вы надеяться, что я буду преподавать вам здесь самую трудную из всех наук? Если вам необходимо ее знать, то отправляйтесь в госпиталь и препарируйте трупы, пока не будете удовлетворены; затем приходите ко мне, и я всячески, даже тогда, постараюсь научить вас рисованию, хотя ваши глаза и ваше воображение будут полны теми ужасами, на которые небо желало, чтобы вы только бросали мимолетный взгляд. Но не думайте, что я буду помогать вам в этой отвратительной работе больше, чем в работах среди химических печей и реторт в лаборатории профессора Маскелайна.

161. Теперь сделаем еще один шаг в логическом порядке. Вы не нуждаетесь, как я уже сказал вам, ни в химии, ни в ботанике, ни в геологии и анатомии, чтобы быть в силах понимать искусство и самому творить. Но есть одна наука, которую вы обязаны знать. Вы должны вполне и совершенно знать, как вести себя. Вы можете чувствовать различие между двумя наброшенными драпировками, между двумя направлениями линии, а тем более между благородным и пошлым жестом только в силу благородства своего характера. Но хотя эта наука существенна, и я не могу научить вас проводить правильно одну линию рядом с другой, пока вы не обладаете ею, тем не менее не надейтесь научиться у меня в этой школе, как вести себя, если вам раньше не удалось постичь это!

162. Вот довод, и достаточно логический довод, если взять его в соображение при исключении изучения анатомии из всех школ рисования, но есть еще более неоспоримый довод в пользу исключения анатомии специально из первоначальных школ рисования. Иногда может быть желательно, как я говорил, чтобы ученик видел, какое огромное несходство существует между лицом и черепом; и на досуге он может, без большого вреда, наблюдать ловкое соединение колена с лодыжкой ноги, в силу которого, при правильном сочленении суставов, нога сгибается только назад, в противоположность черепу, сгибающемуся только вперед. Но заставлять мальчиков и девочек, только что явившихся в школу рисования из деревни, всматриваться в эти сочленения, вопреки всем здоровым задаткам их природы, и с угрюмым прилежанием срисовывать их, пока они не вообразят, что