После каждого искреннего покаяния монаха и опаляемые огненными молниями Творца, они в буквальном смысле рассеивались, превращаясь в невинных белоснежных кучерявых овечек, которыми мы так часто любуемся в облаках. Лик неба стал проясняться, и вдруг пошел снег, который за несколько минут покрыл всю землю.

Тогда Георгий заплакал от радостного ощущения того, что пугающая тяжесть чужого креста, которая так долго не давала ему покоя, оставила его и наступила удивительная свобода и легкость во всем, а вместе с ней вернулась и радость жизни.

В качестве небесного дара и как знак принятия его чистосердечного покаяния над ним, окунув концы в белое снежное покрывало, заиграла радуга. А подтаявший снег вдруг заблестел лучами драгоценных камней, возвращенных ему землей в надежде, что он и далее будет достойно нести крест, который через умирающего игумена вручил ему Сам Господь.

Георгий трижды перекрестился и также троекратно низко склонился в поклоне.

Сначала пред Творцом, а затем уже и перед Его нерукотворными плодами: землей и солнцем!..

Только после этого, набрав достаточного количества камней и злата, пошел отдохнуть на хутор в отремонтированную им же часовенку.

Как только он ушел, уже знакомые нам по встречам на Розовой даче и в казино рослые и угрюмые мужики Утинок и Матюк поднялись в полный рост, а подойдя к валунам, увидели то, что помрачало умы и ожесточало сердца…

Злато и камни.

Каких-либо емкостей для транспортировки увиденного у бандитов с собой, естественно, не было. Рассовать что-то по карманам и уйти? Трудно… Трудно потому, что увиденное уже нельзя было поделить поровну. Оно просто не делилось, так как могло принадлежать лишь одному… И понятно, что оставленное сегодня на земле золото уже не будет давать никому из них покоя, пока они сами не начнут охотиться друг за другом…

Они молча стояли, уже просчитав все в голове и сложив в умах…

– Тебе это надо? – первым спросил Утинок.

– А тебе? – вопросом на вопрос ответил Матюк.

– Пусть решит судьба!.. – уже не глядя в глаза друга, заключил Утинок.

– Согласен! – ответил Матюк.

И два выстрела слились в один.

Тут же громко закаркало воронье, приглашая сородичей к поминальной трапезе из свежей человеческой мертвечины…

Этот сдвоенный выстрел услышал и участковый милиционер Громов. И через полчаса наткнулся-таки на то заветное место, о котором слышал, будучи еще пацаном, от мужиков-промысловиков, что жили в его селе до войны.

– Так вот ты какое… – сказал он, склонившись на колени пред златом. – Сколько лет тебя все искали, а вот досталось мне…

И уже после этого осмотрел два трупа.

А затем вновь вернулся к сокровищам. Приценился. Понял, что столько золота с собой за раз не унесешь. К тому же два трупа свидетельствовали о том, что это место известно еще кому-то. Значит, срочно нужна была хотя бы телега.

Через пару часов в соседнем селе Громов угрозой ареста за изготовление самогона в военное время настращал какого-то мужика и велел ему ехать с ним на телеге в лес, чтобы привезти обнаруженные им трупы. Делать нечего, пришлось мужику запрягать лошадь в телегу и ехать…

Они подъехали к золоту, когда уже начинало смеркаться.

Пока мужик искал, куда бы ему привязать лошадь, Громов уже все для себя решил и подошел к нему с ножом в руке, спрятанным до поры за спину.

Тот, уже оставив лошадь, стоял, смотрел и не верил, чтобы такое богатство просто лежало на земле и никто его до сей поры не нашел… И в тот момент, когда он подумал о том, сколько же участковый заплатит ему за прогон лошади с телегой, Громов с должной силой вогнал ему нож в спину. Когда мужик медленно, придерживаемый милиционером, опускался на землю, Громову показалось, что в глазах мужика отражается увиденное им золотое чудо.

Участковый подвел лошадь так, чтобы было удобнее грузить. А сам запрыгнул на середину золотой кучи и руками стал черпать и забрасывать золото в телегу.

Но вот лошадь вдруг испуганно встала на дыбы и унеслась прочь, а Громов незаметно для себя начал медленно погружаться в золото, как в болотную топь… Земля вбирала в себя золото. Когда он понял, что его тоже засасывает, он и кричать, и стрелять пытался, да все бесполезно. Вскоре на поверхности осталась лишь одна его милицейская фуражка…

Игумен Георгий только на следующий день нашел в лесу ту самую лошадь с телегой, а по тому, что на телеге оставались золотые монеты, понял, что произошло, и вернулся к месту, где лежало сокровище. И обнаружил там еще четыре трупа. Двое из них были людьми Примуса. Третий – неизвестный ему мужик, да мертвый участковый милиционер Громов, которого земля уже извергла из себя вон…

Перекрестившись, игумен начал складывать их тела на телегу, а затем, читая соответствующие случаю отходные молитвы, повез их к ближайшему населенному пункту, откуда и позвонил следователю Званцеву.

В поселке Колбово, куда с телегой приехал Георгий, за зданием администрации был заброшенный хлев. В него он загнал телегу с трупами, а сам, в ожидании следователя, сел на крыльцо административного здания.

Рядом на площадке дети играли в классики. И монах, благо что сам, как малое дитя, решил показать им, как в детстве играл в эту же игру. Напрыгался вместе с детьми всласть. А потом еще взял небольшие камешки и начал ими ловко жонглировать. Детишки окружили веселого клоуна в черной мантии. За ними подтянулись и старики. С начала войны еще никто в этой деревне не помог людям хотя бы улыбнуться.

Детишки вскоре ушли, а монах рассказывал старикам о войне. О нерадивости некоторых чинов, о самоотверженности простых бойцов. Старушки вытирали краешки глаз своими платками, а у стариков сжимались кулаки. Они уже вспоминали свои баталии, своих командиров, свои подвиги…

– Ничего, ждать осталось самую малость. Скоро приедут домой ваши родные и близкие, – сказал Георгий и