В ту ночь он не пришел в гостиничный номер, и Георгий до утра не сомкнул глаз. А под самое утро тупой ноющей болью обозначилась в сердце порядком подзабытая им пуля…

Рано утром игумен вновь постучался в кабинет следователя Званцева.

– Никуда ваш келейник не денется. Нагуляется и вернется. На то и молодость. Скоро Победа, а значит, начнутся и свадьбы…

– И все-таки я просил бы вас обратить внимание на его исчезновение… – еще раз попросил следователя Георгий.

– Обратим, поверьте, теперь уж обязательно обратим…

Дело в том, что накануне вечером в цирке на том же представлении сидел и сам Званцев с женой. А так как дело в связи со смертью директора Маргомакса пора было закрывать, то он решил для уточнения некоторых деталей после представления обязательно встретиться со старшим администратором цирка. То есть соединить приятное с полезным. Бесплатно вывести жену в цирк и закрыть бесперспективное дело. И зашел за кулисы, где и столкнулся с настоятелем монастыря, который, правда, был почему-то в светской одежде и куда-то так торопился, что не заметил самого Званцева в полумраке цирковых кулис…

– Что у вас в цирке поп делает? – первым делом спросил он, заходя в кабинет директора цирка.

– Не понял, о ком вы спрашиваете? – встав из-за стола и поприветствовав следователя, ответил старший администратор.

– О том человеке, что только что вышел из дверей вашего кабинета… о настоятеле монастыря…

– Вы ничего не путаете? Это наш клоун. Его на работу с испытательным сроком принимал еще покойный Макс Лазаревич…

– Очень интересно… И у вас есть его личное дело?.. И как его звать, кстати?

– Не знаю… Все документы директор Маргомакс в свой сейф положил.

– Еще интересней… И их там, естественно, нет… Итак… У вас в цирке работает человек без имени и документов… А если это немецкий агент?

Тут старшему администратору стало плохо. Он знал, чем это может для него закончиться, а потому сразу же полез за таблеткой валидола…

– Теперь и на смерть директора можно посмотреть под другим углом… – начал вслух развивать новую следственную версию Званцев. – А что если директор догадался о том, что новый клоун и монах в казино – один и тот же человек, то есть внедренный вражеский агент? И тогда тот убивает его… А я-то, дурак, сам его тогда из казино выпустил…

И тревожно осмотрелся по сторонам.

Но этой его последней фразы старший администратор уже не слышал, так как был в глубоком обмороке…

Для того чтобы искать или выкупать Фому, Георгию снова нужны были драгоценности. И он был вынужден вновь отправиться на хутор Приют.

В тот день интуиция подвела полкового разведчика. Фома стал ему дороже родного сына, и он несся к хутору, особо не оглядываясь по сторонам. А потому не заметил ни двух людей Примуса, что шли за ним по пятам, ни участкового Громова, который, проследив направление движения попа, тут же засек и хвост, который тот вел за собой. А потому сразу же по телефону связался со Званцевым, получив от него конкретное задание ни на минуту не выпускать настоятеля из поля своего зрения… И о любых его передвижениях докладывать лично ему…

Георгий стоял на том самом месте, которое было указано на карте умершего у него на руках игумена Георгия Любомудрова. Но среди валунов была лишь пустая площадка, покрытая, как и вся земля, вокруг лишь мелкими кустами сибирской морошки.

Золота не было.

Он, начинающий уже разбираться в том, что называется человеческой греховностью, вдруг понял, что человеческая кровь, пролитая в монастыре, пропажа Фомы – лишь следствие его ошибок и горделивого желания во что бы то ни стало победить врага.

Впервые в своей жизни он молча опускается на колени, чтобы поделиться с Богом тем, что навалилось непомерной тяжестью.

Грех – в его физическом измерении – невидим, почти ничто. Неосязаем, пыль и та крупнее. Но скапливающиеся грехи, словно снежинки, обладают способностью лепиться друг к другу, по аналогии превращаясь сначала в снежный комок, легко удерживаемый на ладони. Но чем дольше этот комок нашего греха катится вслед за нами по жизни, тем бóльшую форму он набирает. В конце концов он превращается в гигантский ком, способный уже подмять вас под себя, если только вы вовремя не сумеете покаяться. И лишь будучи прощенными теплотой Христовой любви, вы сумеете растопить этот смертельный, все сметающий на своем пути снежный вал…

За те несколько часов, что Георгий все еще продолжал оставаться на коленях, время словно бы повернуло вспять. Майское теплое солнышко ушло за тучи, которые на наших глазах, словно дрожжевые, стали набухать.

По мере того как Георгий вспоминал каждый ошибочный шаг в своей жизни, те губительные срывы, питаемые страстью, о которых давно забыл и не хотел бы даже вспоминать, а также греховные помыслы, что так часто обуревали его, как и каждого из нас, – все это, клубясь, уносилось ввысь, жадно вбиралось облаками, которые тут же и менялись в цвете от небесно-голубого до гнетуще черного, создавая ощущение, что ты уже падаешь в бездонный колодец.

Тогда монах, набравшись мужества и проявив незаурядную волю, из глубины этого колодца начал с силой вбрасывать свои покаянные слова в небеса, чтобы быть услышанным Создателем.

– Прости, Господи, меня, грешного и недостойного…

Через какое-то время, обессиленный, он понимает, что ему не удается достучаться до небес.

Ангелы, что с самого раннего детства пеленали, следили и поддерживали его, уже орошали землю своими слезами, прося Бога о прощении этой любимой всеми души.

Вот уже из последних сил, в искренней надежде, Георгий вдруг обращается за помощью к тому, чьим именем был наречен при крещении:

– Святой великомучениче Георгие, ты, чье имя дано мне при святом крещении, не дай погибнуть оступившемуся во грехах, помоги, донеси слова моего искреннего покаяния до Творца, дай мне силы молиться вместе с тобой… Не меня ради, а за тех, чьи души я мог бы еще спасти…

Вдруг он почувствовал,