Нашему классу предстояло серьёзное испытание по алгебре. Накануне экзамена вечером, когда мы сидели в классе, неожиданно к нам вошёл директор. Мы встали и ответили на его приветствие.

– Ну, вот, что я вам скажу. Кто в году не занимался и четвертные отметки имеет нехорошие, тот сейчас за эти числа алгебры не выучит. А кто правильно и добросовестно учил уроки, тому знаний тоже не прибавится, а лишь отяжелеет голова. Сейчас мы поедем с вами смотреть пьесу, переводную с французского языка, знаменитого писателя Мольера, под названием «Тартюф». Уложите ваши книжки и быстро одевайтесь. Скоро явятся за вами и омнибусы!

Проговорив это, не торопясь, с обычной усмешкой, директор вышел. Суета среди нас поднялась невообразимая. Однако мы быстро оправились и помчались в спальни, где, к нашему удивлению, нашли уже разложенным на кроватях наше новое обмундирование. Оделись мы быстро, все время обмениваясь впечатлениями о новой поразительной выдумке директора. Скоро позвали нас в рекреационный зал, осмотрели и повели вниз, где у подъезда стояло уже три омнибуса, в которых и разместился весь наш класс.

Первый раз в своей жизни я очутился в театре. Для нас были заняты подряд во втором ярусе несколько лож. В ту пору киевский театр был хорош и славился недаром. Состав труппы показался нам просто чудесным. Мы с затаенным дыханием слушали артистов, пожирая глазами и сцену, и весь театр в антрактах. Директор был в ложе, в одном ярусе с нами, но у него сидели какие-то его друзья. Нам в антрактах приносили, по его распоряжению, лимонад и пряники.

Впечатление от спектакля было грандиозное. Омнибусы привезли нас и обратно домой, где мы на своих столах в рекреационном зале получили горячий чай и по бутерброду с маслом и ветчиной.

Заснули мы все крепко. На следующий день экзамен по алгебре, в присутствии инспектора, двух экзаменаторов (капитана Тимофеева и профессора А.В. Клоссовского), и воспитателя, прошел блестяще во всём нашем классе: «шестёрки» были у некоторых только, а в остальной массе отметки хорошие и выше хорошего.

Мы были в восторге и рьяно принялись за работу, чтобы не подгадить и все другие свои экзамены. Нашему классу выпало счастье ещё раз попасть в театр на пьесу «Каширская старина», действительно великолепно разыгранную артистами. И опять-таки экзамен прошел после театра вполне для всех успешно. Мы были теперь очарованы и стали верить, что наш директор, по словам старых служителей корпуса, не только «нутро человека понимает, но на два аршина под ним в земле все видит».

Все экзамены закончились благополучно, и все мы, воспитанники, перешли в VIй класс. Летом я решил остаться в корпусе, о чем и сообщил родителям с уведомлением о благополучном исходе экзаменов.

Место свое в классе по списку отметок я сохранил твёрдо. Мы скоро вышли в лагерь, который значительно обстроился и улучшился, сравнительно с тем, как я его узнал впервые. В каждом возрасте были (применительно к летам воспитанников) все гимназические машины, гигантские шаги, великолепный кегельбан с отличными тяжёлыми шарами; а кроме того – специальный военный городок с разнообразными, трудно одолеваемыми препятствиями.

Жизнь в лагере была строго распределена между часами обязательных занятий (фронтовым учением, разного рода гимнастикой, фехтованием (даже и на ружьях) в лагере и научными беседами с воспитателями или преподавателями в виде экскурсий, не только в кадетской роще, но и в более отдалённых окрестностях г. Киева. В лагере была временная библиотека, где ежедневно (после обеда) можно было получить или обменять книгу. Кормили нас хорошо и вполне сытно. В нашем распоряжении оставалось всё-таки достаточное время для чтения и для игр. Любители составляли хоры и оркестр. Наше пение и оркестровая игра уже очень нравились не только своим, но и посторонним слушателям.

Директор лично, с большой группой перешедших в VII класс своих коренных питомцев, предпринял поездку в одно очень большое и высококультурное хозяйство в Полтавской губернии, руководимое личным другом директора. По рассказам прогостивших там больше 2-х недель участников, они превосходно и с большой пользой для себя провели это время.

Я каждое воскресенье и праздники ходил вполне самостоятельно в отпуск в городе Киев и в семью друзей брата Максимилиана, и к новым моим, уже лично знакомым и друзьям. В г. Киев приехал года два тому назад младший из единокровных братьев моей мамы (детей деда Андрея Невадовского и мачехи-француженки). Это был очень избалованный, своенравный и легкомысленный человек, уже лет около 40, который нигде и не на какой службе или работе долго усидеть не мог. Он очень редко меня навещал, когда был еще холостым, не вызвав, однако, к себе никаких симпатий. В истекающую зиму он женился на старшей дочери очень почтенной вдовы довольно известного кавказского лесовода и научного работника г. Чернушевича. У вдовы было три дочери (Елисавета – за 28 л., Клавдия – 25 л. и Юлия – 14 л.) и два сына (Николай – 23 г. и Леонид – 18 л.). Сыновья учились в Петербурге. Эта семья скоро стала моими друзьями. Я не любил ходить к дяде, который со своей женой жил самостоятельно, но часто посещал только вдову (глубоко симпатичную старушку Елизавету Никитишну), очень умную, долго прожившую в Закавказье, о котором она много интересного любила рассказывать. С Юлией мы очень сдружились.

Дядя вёл себя очень грубо и безответно со своей тещей и был глубоко неприветлив в отношениях к ней. Жена его вела двуличную политику, лавируя между мужем и матерью, а это мне претило. Кроме этой семьи у меня были еще знакомые, но там я бывал очень редко. Под праздники я уходил летом в отпуск с ночевкой к своим друзьям (Чернушевичам или Волковым).

Время проводили в разговорах, чтениях, музыке и играх. На ночлег устраивали меня, по обычаю, где оказалось свободное место, причем всегда заботилась об устройстве ночлега женская молодежь, забегая по несколько раз проведать, удобно ли мне спать, не стесняясь тем, что все мы уже были в ночных костюмах; мы долго еще болтали и смеялись, пока громкий голос хозяйки не прогонял моих посетительниц спать. Все это было обычным, простым и естественным. Так, вероятно, поступали и с другими, напр[имер], братом Милей, его друзья, и он стал женихом.

Однажды я такой праздничный день провел в отпуске у В[олковы]х, где было по крайней мере пять взрослых молодых барышень и Надя – моя сверстница. Гостей в семье вечером было много, и долго засиделись. Легли все около полуночи. Две проказницы-девушки в ночных костюмах прибегали меня проведать на