1 Омнибус – многоместная повозка на конной тяге, вид городского общественного транспорта, характерный для второй половины XIX века. нас отличным танцором и даже написал какое-то руководство для дирижёра[38]. Мы это знали, но смелой инициативы от него всё-таки не ожидали. Все очень оживились со своим дирижёром, и бал прошёл великолепно к обоюдному удовольствию всех присутствующих.

Директор и начальница первым своим опытом общения детей обоего пола остались совершенно удовлетворены. В антрактах нас угощали фруктами и чаем с печениями, а за ужином были котлеты с горошком и мороженое с цукатами. Мы сердечно простились с нашими парами и церемонно откланялись начальнице и классным дамам. В этом бале всё было просто и весело: он резко отличался от прежних пышных недетских балов, где всего меньше испытывали удовольствия мы, кадеты, для которых это развлечение якобы и устраивались. Вернулись мы домой около 1 часу ночи вполне довольными и крепко уснули.

Эпидемических заболеваний в корпусе не было. Еженедельно, «во всех возрастах по очереди» проводился тщательный и поголовный медицинский осмотр каждого из нас, притом от головы до пяток. В старшем возрасте у некоторых воспитанников были обнаружены венерические заболевания. В киевском паноптикуме (на Крещатике), где показывали восковые фигуры замечательных людей (и учёных, и злодеев), как раз в это время открылась выставка половых болезней. Директор поручил воспитателям и врачам ознакомить нас с сущностью половой системы и поочередно средние и старшие классы сводить на выставку и объяснить все половые болезни и их последствия. Помню, что я долго не мог спать от ужаса и отвращения, какие внушила мне эта выставка.

Эти наши экскурсии в каждом возрасте директор завершал коротеньким внушением: «Дети! Берегите свое здоровье прежде всего для самих себя и вашей будущей работы. Потерять его легко, а восстановить иногда и совсем невозможно. Уходит здоровье быстро и пудами – возвращается медленно и золотниками. Не бойтесь и не ленитесь немедленно заявить воспитателям или врачу, если кто чем-либо заболел. Надо лечиться своевременно».

– Но самое важное – не торопитесь, – говорил директор уже старшим классам, среди которых оказались «венерики», – природу не следует насиловать; на всё придёт свое время; дурного примера с молодых развратников не берите. Они будут неизбежно наказаны за это: и болезнями, и ослаблением памяти, и преждевременной потерей энергии в труде.

Все такие наставления глубоко проникали и в наши головы, и в наши сердца. Это не было сухое резонерство. Но с венериками было поступлено всё-таки очень строго: подробно расследовали, где и когда они заразились, разыскали и передавших им заразу женщин. Больших воспитанников изолировали и серьезно лечили, даже одного возили летом в Пятигорск, но всех по излечении перевели из нашего корпуса в другие.

Вместо «молодечества», какой носило прежде в кадетском корпусе ранее половое общение с женщинами и скверного ухарства бахвалиться даже «кавалерским орденом» установилось среди нас самое определённое отвращение к такому раннему разврату, особенно после знакомства с болезнями в паноптикуме.

К директору мы стали теперь испытывать какое-то особое чувство и уважение к его уму, глубокой сердечной благодарности за такую заботу, какой мы не знали и не имели даже в наших коренных родных семьях.

Все же малыши считали директора своим дорогим, родным и самым близким человеком. Я сам видел такую сцену. Директор по пути в лазарет (который он регулярно навещал дважды в сутки) проходил обыкновенно через большой актовый зал, где был размещен V возраст. Едва грузная фигура директора появлялась в зале, как вся масса детей бросалась к нему и буквально повисала у него на руках и ногах. С добродушной улыбкой, скользя по паркету, директор медленно продвигался, как чёрным облаком окружённый всей толпой малышей, оставлявших его только тогда, когда он достигал выходной двери зала. Но стоило директору громко скомандовать: «Смирно! Стройся!» – и малыши, как муравьи, молча закопошатся и быстро станут по фронт, неумело ещё равняясь.

– Здравствуйте, дети, – скажет громко директор.

– Здравия желаем, господин полковник! – резко и согласно отвечают две сотни детских голосков.

Правда, также многие из них цеплялись и на нас, старших воспитанников, но не делали это ни со своими воспитателями, ни с преподавателями, как бы инстинктивно подчёркивая свое особое духовное родство только с этим огромным, необычайного ума и энергии человеком, скрывающим в своей груди нежное и любящее детей сердце. Впоследствии оказалось, что эти малыши раньше нас и вернее всех оценили по достоинству нашего незабвенного Павла Николаевича Юшенова.

Прошла благополучно зима. Наступал великий пост и предстояла ранняя Св. Пасха. В Киев должен был по делам приехать старший брат Николай. Он подогнал свой приезд и пребывание до начала двухнедельных пасхальных вакаций и увез меня с собой на хутор к отцу, где всё-таки зиму проводила Мама с сёстрами. По дороге из Немирова на хутор мы с братом попали в разлив, случайно затянувшийся льдом, благодаря внезапно наступившими морозами, провалились по самый кузов брички в воду и, вообще, сильно промокли. Дома это вызвало большой переполох, но прошло для нас всё благополучно.

На Св. Пасху мы с отцом и младшими братьями ходили пешком к заутрене в церковь м. Жорнищ, переполненную крестьянами. Христосование с ними после церковной службы было для всех младших радостное, причём мы каждый раз обменивались «крашенками», то есть крашеными яичками. «В день Воскресения Христова с одним яичком весь крещёный мир обойдёшь», – говорили нам старики крестьяне, лобзаясь и радостно отвечая на наше приветствие. Вернулись мы из церкви уже с рассветом, напрямик через поле и наш огород, по сильно замёрзшей земле. Дома разговелись и улеглись спать.

Праздники провели только в своей семье. Мама, конечно, всего для нас наготовила вдоволь. Выяснилось из разговоров обиняком, что в это лето взять нас на каникулы по разным причинам будет трудно: я решил не быть в тягость родителям, тем более, что мать с сёстрами серьезно решила принять предложение старшего брата Николая.

Вернулся я в Киев вовремя, сильно освеженный, и быстро с головой ушел в учение. Даже маёвки не вызвали среди нас никакого особого любопытства: некоторые возрасты, оставаясь в зданиях, из окон спокойно наблюдали двигавшиеся и шумные толпы, не претендуя быть с ними на хорошо известных уже нам игрищах и развлечениях. Начались экзамены. По расписанию на подготовку по каждому предмету давалось от 1-го до пяти дней. Мы усердно зубрили и во время вечерних занятий, и рано по утрам, и даже во