Ах, нет… еще хуже.

Второй низкий и грубый голос, отвечающий Королю, оказывается не мужским, а женским!

Воинствующая Дама. Что-то отвечающая Его Величеству. И — к ужасу Карлицы — принимающая его приглашение присесть рядом. Чтобы «не для чужих ушей» рассказать всё Королю про сложности нашего положения после заключения Вестфальского мира и признания независимости Нидерландов.

Воинствующая Дама всей своей тушей садится на другую сторону дивана, и Карлица перестает понимать, есть она или от нее ничего не осталось. Но…

Шепот Воинствующей Дамы не слышен в Приемном Покое никому кроме короля. Ни Главному Церемониймейстеру, ни секретарям, ни даже ее тишайшему вояке-мужу, стоящему в отдалении. Но хорошо слышен Карлице под диваном:

— Без вынужденного союза с Фердинандом нам с последствиями отделения Нидерландов не справиться и мятеж у своих границ не подавить.

— Я услышал.

Недовольно бурчит себе под нос Его Величество.

— Не ко времени наследник умер и на дочери Фердинанда не женился… Не ко времени…

Король резко встает с дивана. Его Величество изволит выходить из Приемного Покоя, а громоздкая Воинствующая Дама под тяжестью своего веса не успела, как полагается, перед королем встать!

Диван без королевского веса распрямляется с одного края. Карлица резко подтягивает под себя придавленные диваном ножки. И… мячиком перекатывается под юбку Воинствующей Дамы.

Теперь, когда дама встанет, важно незаметно распрямиться под ее фижмами и самой подняться — на четвереньках даже под фижмами не проползти. Нужно встать. И под чужой юбкой выйти из королевских приемных покоев.

Мимо Главного Церемониймейстера. Мимо секретарей. Мимо гвардейцев. Мимо всех, кто может обличить ее как шпиона, изгнать из дворца и отдать под Суд Инквизиции.

Только бы выйти из Королевских Покоев!

Тишайший вояка-муж Воинствующей Дамы подходит к ней вплотную, подавая руку и пытаясь поднять тяжелую супругу с дивана — никак. Вояка-муж зовет гвардейцев на помощь.

Главный Церемониймейстер из себя выходит — такой конфуз в Приемном Покое! Не подняться, когда встал сам Король! И продолжать сидеть, когда Король вышел! Такое нарушение протокола! Что как Его Величество вернется, а тут…

Поддерживаемая под руки воякой-мужем с одной стороны и двумя гвардейцами с другой, на счет Uno-Dos-Tres громоздкая Воинствующая Дама поднимается с дивана. И делает шаг. С Карлицей между ног.

Получилось!

Распрямиться под фижмами Воинствующей Дамы ей удалось!

Теперь бы только не вырвало той прямо на ноги — запах под этими фижмами удушающий, а тошнота подкатывала к горлу еще под диваном.

Только бы не стошнило на ноги внезапной спасительнице!

Только бы не стошнило в святая святых — Приемном Покое самого Короля!

Только бы дотянуть до заветных дверей! Дальше не так страшно. Страшно, но не смертельно.

Только бы дотянуть!

Так и идут они к выходу из Королевских Приемных Покоев, оставляя на коврах и мозаичных плитах капли крови, капающей из разодранных ножек Карлицы.

И только тяжелая дверь захлопывается за ними, как к каплям крови прибавляются комья рвоты, падающие прямо под ноги той, под чьими фижмами она спасается.

Карлицу тошнит прямо на ходу. Каким-то чудом она умудряется плохо слушающимися, расцарапанными в кровь ножками делать огромные шаги, дабы поспевать в такт широкому шагу Воинствующей Дамы, и изрыгать из себя так, чтобы не сбиться с этого шага. Но семейная пара, шокированная собственным вопиющим нарушением протокола, на ее счастье, вони из-под юбки супруги не замечает.

Дотянув под фижмами до поворота в восточное крыло дворца, присев на корточки и почти распластавшись на грязном полу, Карлица выскальзывает из-под юбки Воинствующей Дамы. Рядом за углом ее тайное место, где можно укрыться и позже с темнотой прокрасться в покои Герцогини.

Но укрыться Карлица не успевает. Утыкается в сапоги с инкрустированными шпорами.

Чья-то сильная рука хватает ее за шкирку и поднимает над землей. На уровень глаз держащего. И Карлица с ужасом понимает, что это… Бастард!

Сицилиец! Хуан Хосе!

Внебрачный сын короля и «какой-то там актрисульки».

Который на другой стороне.

На другой стороне от ее обожаемой Герцогини.

Главный ее противник.

Ее враг.

Значит, и ее, Карлицы, враг.

Глаза его теперь близко-близко к ее глазам — со своего роста она никогда так близко не видела ничьих глаз.

Темные. Холодные. Злые. Или не злые, а ей только так кажется. Тонкий нос, тонкие усы. Ухо с широкой мочкой, внутри ушной раковины волосок торчит. Небольшая борода, повисшая на раздвоенном подбородке, будто клок волос состригли с головы, а он не упал, прилип. Тонкая шея. Кадык, упирающийся в квадратный стоячий воротник, такой широкий, что на нем можно разложить бумагу и писать.

Держит ее за шкирку, как пойманную в спальне крысу.

Держит на весу, а комья рвоты продолжают изрыгаться из нее и падать теперь уже на сапоги Бастарда. Начищенные до блеска сапоги с инкрустированными шпорами.

— Кто такая?!

Голос в отца — рык, а не голос.

Говорят, у Его Величества бастардов без счету — на третьем десятке сбились. Но допущенный только этот — Хуан Хосе.

— Кто такая? И откуда?

Покачивает рукой из стороны в сторону, и Карлица болтается, как выстиранная подушка, прищепкой прицепленная к веревке на веранде — туда-сюда, верхний угол почти пуст, весь пух и перья сбились вниз.

Сейчас страшный Бастард, Сицилиец, враг ее обожаемой Герцогини отнесет ее в Королевский Приемный Покой, откуда она едва выбралась. Или сдаст королевской охране. Или сразу в подвалы Святой Инквизиции. И ее изгонят со двора. И ее обожаемую Герцогиню изгонят, чтобы не рассылала по дворцу шпионов. И Бастард победит в этой невидимой другим битве, которую ее обожаемая Герцогиня только собирается против него начать.

Сейчас страшный Сицилиец ее сдаст! Или сам придушит — зачем ему шпионы под ногами! Он же видел ее на том королевском празднике, когда она появлялась из-под фижм Герцогини и веселила Его Величество и инфанту Марию Терезию, а сразу за королевским троном стоял Бастард. И скалил зубы. Он же видел ее. Знает, чья она Карлица. Он же на другой стороне и не может ее не сдать.

— Кто такая, спрашиваю! Чья и откуда?

Ворот, за который держит ее Сицилиец, сдавил горло. Карлица и хочет хоть что-то в свою защиту сказать, но изо рта вырывается только странный рык. И новые комья рвоты — как столько рвоты в ее тощем тельце только помещается!

Сицилиец морщится, брезгливо отставляет ее в сторону на вытянутой руке и произносит вдруг:

— Немая?

Карлица быстро-быстро болтает вверх-вниз головой, хватаясь за чудом возникшую возможность спасения. Если Бастард решит, что она немая, то поймет, что она не