же все-таки я испытываю по отношению к Клер? Если мне удастся отыскать Ману, будет ли и тогда Клер хоть что-то для меня значить? Так я мучил себя бесплодными угрызениями, погружаясь на самое дно тусклого отчаяния, тумана и противоречивых чувств. Медленно текли часы, пока я блуждал в потемках собственной души, там, куда заводили меня тошнотворные метания нечистой совести. Да был ли я уверен хотя бы в том, что еще увижусь с Клер? Поеду ли я в Лондон, если Ману так и не даст о себе знать? И будет ли действительным брак с женщиной, живущей под чужим именем? По-видимому, нет. Будущее вновь ускользнуло от меня. Что это будет за жизнь, если нам придется избегать людей, высматривать знакомых в толпе, прежде чем зайти в театр или в кино, опасаясь роковой встречи с кем-нибудь, кто сможет нас разоблачить! Мы будем обречены жить на отшибе, влачить жалкое существование вдали ото всех. А как же мои планы, мои книги? Как могли мы забыть об этом? Нет. Я не поеду в Лондон. Я скажу Клер то, что сама она недавно произнесла с таким жаром: «Я тоже имею право жить!»

Я издали раскланялся с какими-то слонявшимися без дела чиновниками, поел безо всякого аппетита, по-прежнему поглощенный мыслями о Клер и Ману. Это напоминало мне череду зеркал: отражение одной из женщин напоминало мне о другой, и так без конца. Меня охватила какая-то горячечная дремота, но ближе к вечеру, внезапно почувствовав, что не в силах больше усидеть на месте, я вышел из гостиницы. Однако, сколько я ни бродил по городу, Клер нигде не было видно. Пытаясь взять себя в руки, я твердил: «Ты ведь сам этого хотел! Когда ты предлагал Ману исчезнуть, тебя не пугало то, что теперь кажется таким рискованным. Представь, что Клер и есть Ману!» Я упорно возвращался все к тому же, подобно глупой мухе, бьющейся о стекло. Пора было ехать.

Солнце опускалось за горы, блестевшие, словно жестяная кровля. У меня побаливала голова. Значит, мне даже не придется лгать, ссылаясь на мигрень. Я положил рядом с собою на сиденье шлем Клер и пустился в обратный путь. Удастся ли мне до конца справиться с «лендровером»? А что, если заглохнет мотор и я не смогу сбросить машину в озеро?.. Что я тогда скажу?.. Клер говорила мне об этом, ведь она предусмотрела такую возможность, как и любую другую; но я никак не мог вспомнить, как именно мне следовало поступить. Машину потряхивало на ухабах, заходящее солнце было похоже на раскаленное жерло печи. Меня терзал страх, что я не успею вовремя выпрыгнуть и свалюсь в озеро вместе с машиной. Я представлял себе, как вода раскаленным потоком металла с ревом низвергается в расщелину у подножия плоскогорья, бьется о крутую тропинку. До плотины оставалось чуть меньше километра пути. Я мысленно повторил все, что мне предстояло сделать: перевести «лендровер» на первую скорость, подключить оба моста, как только проеду коридор, свернуть направо и выпрыгнуть. Все это надо проделать согласованно, без излишней спешки.

На фоне заката четко выделялась приближавшаяся плотина. Возле постовой будки никого не было видно. Внимание, пора! Шум мотора сразу заполнил ущелье. Я почувствовал себя голым, выставленным на всеобщее обозрение, виновным до мозга костей. Итак, включаем первую скорость, ручку отвести назад до упора, руль — направо. Я выпрыгнул из машины, но приземлился неудачно. Острая боль в левой щиколотке, словно удар палкой, сбила меня с ног. Я покатился на землю, кое-как поднялся. Тяжелый «лендровер» косо вползал на насыпь. Стараясь не ступать на левую ногу, я взобрался следом. Машина внезапно провалилась со страшным металлическим скрежетом. Я поднялся наверх в ту секунду, когда она скрылась под водой. До меня долетели брызги. Канистра из-под бензина, сорвавшаяся во время падения, покатилась по тропинке и исчезла в волнах, с шумом бьющихся о берег. Тут моя щиколотка подвернулась, я повалился на землю. Не зацепись я за скалу, тоже свалился бы в воду. Я закрыл глаза. Все у меня болело, но самое трудное было позади. До меня донеслись крики, топот бегущих ног. На грани обморока, я словно плавал в каком-то ласковом тумане. На этом мое участие в событиях должно было окончиться. Механизм, запущенный Клер, пришел в движение, словно первые пласты снежной лавины. Тогда еще я не мог знать, что она сметет всех нас…

Сразу столкнуться с Жаллю мне не пришлось. Впрочем, я все равно был не в состоянии отвечать на вопросы. Я лежал на носилках. Помнится, кто-то спросил:

— Госпожа Жаллю была с вами?

Другой голос крикнул:

— Вы что, не видите ее шлем там, на воде?

Затем послышались другие голоса:

— Осторожнее, он ранен…

— Должно быть, она сразу пошла ко дну…

— Нужны аппараты для подводного плавания. А у нас их нет…

— Да, я его предупредил, сейчас придет…

Не знаю уж, кто задел мою больную ногу… Я потерял сознание. Лишь позже, уже в санчасти, я оказался лицом к лицу с Жаллю. И, как всегда бывает, все произошло не так, как я думал. Жаллю сел рядом с моей кроватью. Он выглядел измученным, постаревшим и разбитым.

— Не шевелитесь, — сказал он. — У вас вывих щиколотки и глубоко срезан волосяной покров.

Я еще не заметил, что голова у меня перевязана. Выражение моего лица обмануло его, и он добавил:

— Нет, ее не нашли и никогда уже не найдут. Это невозможно…

Ко мне тут же вернулось хладнокровие. Я опасался взрыва, вспышки гнева, дикой сцены. Мне же пришлось иметь дело с человеком, владевшим собой и тщательно скрывавшим свои чувства. Только голос выдавал его. Я, как мог, объяснил ему, что произошло. Он кивнул. Конечно, он узнавал во всем этом легкомыслие и неосторожность своей жены.

— Я никак не ожидал ничего подобного, — добавил я, — даже не сразу сообразил, что случилось.

— Вода в озере очень холодная, — заметил он. — Жена умела плавать, но, вероятно, у нее тут же произошло кровоизлияние. К тому же, возможно, она была ранена.

Он вздохнул.

— Это я настоял, чтобы она приехала сюда, — сказал он наконец, — следовательно, сам виноват во всем… Ее еще будут искать, но надежды нет никакой. Завтра вы понадобитесь следователю. Спокойной ночи, господин Брюлен, постарайтесь уснуть.

И я уснул — настолько я был измучен, ошарашен, подавлен, и вместе с тем я испытывал странное облегчение. На следующий день я смог подняться. Нога еще побаливала, но не слишком распухла. В голове немного шумело. Разбирательство было недолгим.