рычал на всех, и особенно на меня.

— Особенно на тебя? — приподнимаю левую бровь.

— Ну да, — пожимает Майя плечами. — Ты ведь за мной ехал, когда в тебя впечатались. Получается, частично из-за меня, вот и…

Странно.

То, что мне ударили машину, — помню, то, что сорвался на Майю по этому поводу — вообще не отложилось. Видимо, наши с ней воспоминания кардинально различаются.

Да, в то время я вполне мог себе позволить на нее сорваться. Делал это периодически.

И да, я бы хотел оставить в ее голове совсем не такие воспоминания о нашем браке.

Я ведь старался для нее, из кожи вон лез. Она была единственной девушкой, для которой я вообще хотел стараться. Единственной, которую я по-настоящему любил.

До сих пор люблю.

Смотрю на нее, безумно трогательную сейчас, по-особенному уязвимую в этом безразмерном гостиничном халате, с влажными, разметавшимися по плечам волосами…

Люблю.

Очень сильно люблю! И больно ей делать не хочу. В то же время понимаю, что сделаю… так или иначе.

— Майя. — У меня в горле внезапно пересыхает. — Скажи как на духу, ты правда не изменяла мне?

Она вскидывает на меня полный обиды взгляд.

Да, теперь мне это очевидно как никогда — ей больно от моих подозрений.

— Не изменяла, — отвечает она с резко повлажневшими глазами.

Не знаю, что во мне изменилось. Может быть, дело в том, что я многое для себя понял, провел с ней вместе какое-то время, с Максом столкнулся…

Но отчего-то сейчас я ей верю.

Просто верю, без всяких оговорок.

А это значит…

Я достаю из кармана куртки маленький контейнер для сбора ДНК-материала.

— Майя, рот открой, пожалуйста.

Она удивленно на меня смотрит и вправду открывает рот. Непонятно, по моей ли просьбе или просто от удивления.

Пока она не успевает прийти в себя, я сую ей в рот ватную палочку,

— Что ты делаешь? — она отпихивает мою руку.

Я убираю ватную палочку в контейнер, прячу в карман и смотрю ей прямо в глаза. Объясняю очевидное:

— Если ты не изменяла, значит Поля — не наша дочь, раз тест показывает, что не я отец.

Майя выглядит ошарашенной.

Шумно сглатывает и спрашивает:

— За что ты ее так ненавидишь? Что плохого тебе сделала эта маленькая девочка?

Даже примерно не представляю, с чего Майя могла сделать такой вывод.

По наивности своей пытаюсь разъяснить Майе ситуацию:

— Я не ненавижу ее, но это единственное объяснение, которое напрашивается…

— Нет, не единственное! — шипит Майя и вскакивает с места. — Вот тебе новое объяснение, ты совсем сбрендил со своими тестами! Не хочешь быть ее отцом — не будь, я давно с этим смирилась, но матери зачем ее хочешь лишить?

— Что за дичь, Майя? Я не пытаюсь…

Она резко меня перебивает:

— Я мать! Я это точно знаю, я ее рожала, понял? Я ее видела с первых дней ее жизни! Она же копия ты, и на меня тоже очень похожа, у нее же родинки на спине, как у меня, улыбка такая же… Ты же не знаешь ничего! Я с ней сидела с больной, каждую ее черточку триста раз рассматривала, я же…

— Успокойся! — я тоже вскакиваю с места. — Это просто предположение, версия, мы должны проверить…

— С ума сошел! — кричит Майя. — Веришь своим бумажкам больше, чем людям! Девочка только после операции, а он такое решил учудить. Он не отец, я не мать, а она тогда кто? Сирота? Она не сирота, у нее есть я, мы с ней родные! Неужели ты думаешь, я бы не почувствовала, неужели…

— Майя, успокойся, пожалуйста! — прошу ее повышенным тоном.

Но она и не думает успокаиваться.

Уже практически орет:

— Я — мать, понял? А ты вон пошел! Немедленно! Видеть тебя не хочу!

В этот момент понимаю — сейчас и вправду лучше уйти.

И вообще, не надо было говорить Майе о вероятности того, что нам подменили детей, пока сам в этом не убедился бы. Если бы убедился…

***

Артем

Следующие сутки я сам не свой. Только и делаю, что проверяю результаты, ведь несмотря на нежелание Майи принимать очевидное, поперся делать тесты.

Лежу в номере и бесконечно обновляю приложение почты.

И все-таки получаю заветное письмо…

Читаю, и меня прошибает холодным потом.

Майя — не мать.

Как мне ей об этом сейчас сказать?

Глава 26. Самое важное в жизни

Артем

Я стою возле номера Майи, как последний истукан.

Все никак не могу решиться постучать, потому что стыдно аж пиздец. И тошнит от самого себя…

Не пожелаю самому страшному врагу испытать то, что испытываю сейчас я.

Умом не понять того, что я сотворил три года назад.

Как я мог выгнать собственную жену с маленьким ребенком? Как мне вообще это в голову пришло? Какого хера я с ней тогда нормально не поговорил?

Думал, что подстраховался, кретин. Сделал тогда второй тест на отцовство, чтобы убедиться. А про тест на материнство даже не подумал!

Свою родную жену, недавно родившую, еще толком в себя не пришедшую, на улицу…

Как я мог с ней так жестоко? Причем ни за что! Она ведь доверяла мне, слепо и безоговорочно.

Даже не представляю, каким мудаком меня видит Майя.

Девчонка вышла замуж, старалась, хранила семейный очаг, ребенка мне выносила, родила, а я ее вон из дома… Абсолютно незаслуженно.

А ведь за нее даже заступиться было некому. Я поступил с ней дико несправедливо. Даже если посчитал, что были основания, надо было не вон гнать, а разбираться, что и как. Ведь она не давала мне поводов для ревности!

Почему я не сделал тест на материнство раньше? С чего вдруг так сильно зациклился на предполагаемой измене? Теперь мне это искренне непонятно.

Всему виной моя ревность, треклятая неспособность доверять людям. Привык видеть в них самое плохое, вот и в Майе стремился это увидеть. Узрел тот факт, что тест на отцовство получился отрицательный, и понесло меня по буеракам.

А Майя ведь не изменяла!

Даже примерно не представляю, как ей было обидно, что я с ней так поступил. С маленьким ребенком вон из дома.

Получается, я кто? Да кто угодно, только не надежный человек, на которого она могла положиться тогда. А я ведь другое ей обещал!