Снилась Владе бабка добрая: по волосам гладила, улыбалась ласково. Нежату видела в рощице Загорянской. Потом в сон и Глеба занесло. Улыбался, зубами белыми похвалялся. Брови гнул насмешливо и говорил сладко, да так, что Владка вздыхала и робела. Сон-то отрадный, да жаль, что короткий.

– Чего расколыхалась, рыжуха крикливая?! – Голос Божтеха разбудил ведуницу.

– Я колыхаюсь?! На пузо свое глянь! Ни дать, ни взять опара трясучая! – Белянка сердилась, покрикивала.

– Бесстыжая! Хозяина в его же дому хаять?! Вот я тебе! Куда, а ну стой! Ухи откручу!

И топот по сеням, скрип дверной и ругань уж с подворья, да такая, что старый пес забрехал! Пришлось Владе окошко отворить, чтоб унять крикунов:

– Белянушка, уймись, ведь приветил нас Божетех, не оставил на улице, – увещевала. – Дяденька, не сердись ты на нее, хорошая она, сердечная!

Божетех выпустил из рук пушистую рыжую косу Беляны, руки обтер о долгую рубаху. А рыжуха фыркнула и отвернулась горделиво, еще и руки сложила на груди, мол, охота была привечать пузатого.

– Молодец, Влада. Одолела смерть, – волхв уж улыбался. – Пока спала, тут бабы гуртом валили, тебя к себе зазывать. Знахарки всем надобны. Слухи-то, как волна на Мологе, пошли – не удержишь. Теперь ходи по граду без опаски, всяк тебе поклонится, – обернулся к Беляне: – А ты ступай ко мне в ложницу, возьми деньгу золотую и купи себе нарядов. Заработала. Варишь вкусно, угощаешь на славу. Чего лупишься, бесстыжая? Все я тебе нехорош!

– Батюшки, золотую? – рыжая брови высоко подняла, удивляясь. – Не врешь? Мне?

– А то кому? – хохотнул Божетех. – Иди уж, пучеглазая, а то передумаю.

– Какая? – Белянка наново осердилась. – Язык у тебя, что гадюка ядовитая.

– Ништо, отлаешься, – волхв потянулся к Беляне, пригладил ласково макушку рыжую. – Ступай и Владу с собой возьми. Сколь дён в Новограде, а все в дому, как на привязи. Кыш! – и пошел вперевалочку к колодезю.

– Вон, видала? Ворожить попёрся. Сейчас плюнет в воду, и наговор сотворит, – ворчала рыжая, но уж без злости. – А ты чего встала нечесаная-немытая? Исаак уж баню истопил. Сходи быстро, да идем гулять. На торжище пирогов накупим.

И ведь пошли. Помылись, нарядились и выскочили с хохотом за порог. Божетех добавил веселья, крикнул вослед:

– Курёхи! Поглядывайте там, сторожитесь! Умыкнут, искать не буду!

Белянка показала ему язык и потянула Владку бежать. Неслись опричь богатых домов, задыхались от радости молодой. Будто крылья взрастили за спиной. Парни, глядя на двух пригожих девушек, свистели, что соловьи, сманивали на берег Волхова – песни петь, свистульки слушать. Белянка счастливо отругивалась, а Владка улыбалась.

– Давно надо было тебе в Новоград, подруженька. Глянь-ка, сияешь. В Загорянке тебя такой и не видала. Вон зубы-то белые, щеки-то румяные. Айда на торг! – рыжая бежала, едва не подпрыгивала.

На торжище шумно да людно. С насад крики и хохот, а в торговых рядах – брань и звон монетный. Зазывалы кричат, заманивают товар свой брать. Парни-купцы улыбаются, посвистывают, сулят за поцелуй горячий даром отдать.

– Владка, пойдем вон туда, – тянула к ткачам. – Ступай, торгуй для меня кус льна белого.

– Чего ж я? – удивлялась ведуница.

– А кто? Ты пойди, улыбнись, взглядом подари. А там уж тебе не откажут, деньгу-другую скинут. Чего смотришь, жалко тебе для подруги? Вот стану купчихой, тебя на торг отправлю. У такой павы все возьмут, на цену по поглядят, – хохотала рыжая.

– Я не умею, Белянушка, проторгуюсь тебе в убыток, – упиралась Влада, шутейничала.

Однако пошла торговать льна. И ведь правой вышла рыхужа: молодой парень, завидев красавицу, залился соловьем да и отдал за бесценок. С того Балянка и вовсе разума лишилась, отправила Владку к сапожнику: приглянулась ей красная блескучая обувка.

– Иди, не стой. Чего ж красе такой пропадать? А так хоть деньгу сбережем. Иди, кому сказала, – и толкала кулаком в спину.

Владка и шла, а все потому, что весело. Так и наторговались, насмеялись, собрали купленное в узелок и потекли пирогами разжиться. В ряду-то одни бабы, а потому Белянка сама языком мела, что веником. Сцепилась и своего не упустила, сторговала знатно. Тем и себя удоволила, и подругу не обидела. Шли средь рядов с бусами, хотели уж к Волохову спуститься и там, на бережку продохнуть от суеты и пирогом закусить.

– На ловца и зверь, – рыжая ткнула Владку в бок. – Чермный явился. Глянь, смотрит-то, едва искрами не сыпет. Ох, погибель твоя пришла, подруга. Этот не упустит, не муженёк твой квёлый.

Владе вмиг горячо стало. Щеки румянцем окрасились, глаза заблестели. И не понятно с чего? То ли от радости, то ли от страха. Не сдержалась и посмотрела туда, куда указывала подруга.

Глеб стоял, привалившись плечом к столбу, куда навесил торговец бусы разноцветные. Владка и дышать перестала, когда разумела – глаза Чермного блестели не хуже камней самоцветных. Смотрел только на нее, Владу, и никого опричь не замечал. Будто дышал ею, о ней радовался, а промеж того и сердился.

Взора огневого не снесла, отвернулась поскорее и голову опустила. Знала, что подойдет, вот только не ждала, что разговор заведет не с ней, а с подругой:

– Здрава будь, Беляна. Давно не виделись, забыл уж, какие глаза у тебя, – вытянул из-за пояса связку бус в три ряда и протянул рыжей. – Прими, не откажи Волку.

Белянка, чуть заробевшая, ресницами хлопала долго, а потом опамятовала:

– Ой, благо тебе, женишок. Приму, как не принять. От такого молодца все отрадно, – потянулась к бусам и цапнула, будто собака кость ухватила. – Не из жадности беру, а по сердцу. Когда ж дядьку твоего ждать? Обещался же обряд справить.

– А и ты обещалась терпеть, когда кусаться стану, – Глеб шутковал, а Владке не до смеха.

Такая злость взяла, хоть кричи! Едва сдержала себя и собралась было уйти, а Чермный не пустил:

– Куда ж ты, ведунья? Стой, порукой будешь. Вот стерпит Беляна укус мой, так зарок дам – обряд справлю. А ты, рыжая, вставай ровно и шею подставляй. Если насмерть загрызу, не взыщи, уж больно ты манкая. Округлилась, зарумянилась.

– У тебя таких манких на каждом подворье, – смеялась Белянка. – Водишь, небось, к колодезю и там кусаешь. Бусы возьму, и обратно не проси. Пойду вон, орехов сторгую. Приходи, коли надумаешь обряд править.

И пошла себе! Влада дернулась за ней, да почуяла, что Чермный за спиной встал.

– Постой, Влада, – голос Глеба дрогнул. – Все поймать тебя не могу.

– Сказала же, не лови, – говорила, зная, что уйти надо, но не ворохнулась, шага малого не сделала.

Глеб склонился, опалил жарким дыханием щеку:

– Сказать, сказала, а как не ловить – не ответила. Вижу тебя, и в глазах темнеет. Зло берет, что на меня не глядишь.