– Я же просила тебя, я просила – роди мне внука! Я говорила тебе! Ты как всегда, ты, дрянь неблагодарная, никогда меня не слушаешь, все назло делаешь! Катя, Катя! – Марго рухнула на колени перед столом, вцепившись скрюченными пальцами в руку покойницы. Она стала раскачиваться из стороны в сторону, то переходя на крик, то скуля от душевной боли:

– Я же все для тебя берегла, собирала, чтобы ты как королева жила. Для чего это все теперь мне, а? – Она с размаху толкнула огромный напольный вазон, отчего во все стороны полетели осколки. – Для чего?! Для чего?! Кому я это оставлю?! Где мои внуки?! Никому ничего больше не надо!

Теперь Маргарита в ярости начала громить все вокруг, выкрикивая ругательства, отчаянные, обращенные к мертвой дочери вопросы. Она содрала тяжелые бархатные портьеры, разбила зеркала на стене, скинула с камина вазы и украшения. Будто обезумевшая огромная птица, женщина металась по комнате, громя уютную комнатку. Пеньюар цеплялся длинными рукавами за острые осколки, на лицо ей сыпалась пыль от штукатурки, пальцы покрылись царапинами. Но Маргарита ничего не замечала, в глазах бушевал сумасшедший огонь. Комната за пять минут превратилась в помойку, наполненную кусками, обрывками, сломанными вещами и мусором. А посередине над океаном разрухи возвышался стол с ее мертвой обезображенной дочерью.

– Ненавижу тут все, ненавижу! Никому не достанется, никому! Нет бога вашего, нет чуда, нет ничего!

Позолоченным подлокотником кресла Марго принялась колотить по стеклам и стенам вокруг, выбивая фонтаны осколков.

– Маргарита Васильевна, – грохот разгрома прервал голос Кирпича, – у меня все готово, толстяк ждет. Я к нему там новый прием применил, с пакетом. Он сказал, во всем вам признается.

Его вопрос остановил яростный погром. Задыхающаяся, всклокоченная Маргарита застыла посередине комнаты, уставившись на охранника затуманенным взглядом.

– Маргарита Васильевна, ну так чего, начинаем? – Кирпич с удивлением смотрел на разбитую мебель и украшения, стараясь не натыкаться взглядом на почерневший труп.

– Пошел вон, позже! – отрезала Марго. В прострации она снова подошла к бару и принялась звенеть бутылками в поисках новой порции выпивки.

Лев Иванович воспользовался тишиной:

– Я могу найти убийцу вашей дочери.

Маргарита не ответила, но с бутылкой подошла ближе. Выдрав пробку зубами, сделала глоток, обливаясь золотистым коньяком. С уверенностью бросила:

– Это толстяк убил, кто же еще. Я заставлю его признаться, а потом он будет подыхать долго и мучительно.

– А если это кто-то другой? Если убийца вашей дочери останется безнаказанным? Под пытками старик признается хоть в чем. Вы хотите возмездия или просто наказать за смерть Кати хоть кого-нибудь, пусть даже случайного человека?

Маргарита молчала, казалось, что она не слышит опера. Но хотя бы она не билась в истерике и не крушила все подряд, это уже прогресс. И Гуров громко и медленно начал излагать все мысли, что давно зрели в голове:

– Я видел вашу дочь перед ее смертью, она была проводницей в вагоне, где ехал Дымов. Девушка была в костюме проводницы, ярко накрашена и с чужим бейджиком на груди. Она откликалась на имя Светлана, и оно было написано на бейдже. Но Селиванова Светлана взрослая женщина старше сорока лет, жительница поселка Туманный. Она числилась за вагоном номер три в качестве проводницы согласно отчету из администрации железной дороги. В реальности же настоящей Светланы Селивановой в вагоне не было. Вместо нее была ваша дочь Катерина. Она работала всю ночь в вагоне, я разговаривал с ней не один раз. Сейчас и Светлана, и Катя мертвы, кто-то убил их. И это не тот толстяк, которого вы держите в помещении склада на вашем заводе.

– Это сделал он, мне сказал следователь из прокуратуры, – дернула плечом Семенова.

– Следователю хочется побыстрее закрыть дело и уехать домой, а не узнать истину. Дайте мне сутки, не пытайте Дымова, и я найду убийцу.

– Врешь как дышишь, – отрезала женщина. – Зубы мне заговариваешь, как толстяк. Тот вторые сутки скулит, что он не убивал. Кирпич сейчас из него выбьет правду.

– У меня есть свидетели, они подтвердят, что ваша дочь была проводником в том вагоне, где произошел взрыв.

– Зачем моей дочери работать проводником, идиот?! – взвизгнула Марго. – Я растила ее как королеву, она никогда не работала! Я исполняла все ее капризы! Зачем ей эта грязь, вагоны, нищенский труд! Бред!

Пьяная женщина в новом приступе злости швырнула стакан с алкоголем в сторону Гурова. Промахнулась, и содержимое только вылилось ему на лицо. Пока Лев Иванович отфыркивался и мотал головой от жжения в глазах, она завизжала хриплым голосом:

– Кирпич, придурок, ты где?

Охранник сразу же появился из-за дверей, где ожидал приказа хозяйки.

– Этого тащи в машину, поехали на завод. – И прямо в домашнем наряде Марго зашагала к двери на улицу.

Верный Кирпич без слов подхватил Гурова, поставил на ноги и потащил следом. Оперативник не сопротивлялся, чтобы не получить очередной удар. Придется теперь надеяться на то, что генерал Орлов быстро сработает. Сколько времени прошло с того момента, когда жена священника привела его прямиком в ловушку? Часа два? Гуров закрутил головой, пытаясь по положению солнца определить время. Но в этот момент его надсмотрщик дернул наручники вверх, так что опер согнулся пополам. Толчком тот бросил его на сиденье автомобиля. Марго усаживалась позади. Она замерла с закрытыми глазами, впав от алкоголя в забытье. Но при первой же остановке автомобиля за воротами завода женщина очнулась и, шатаясь, выбралась наружу.

Возле здания розлива воды стояли сотрудники в черных робах. Насосы откачали воду, инженер восстановил систему электроснабжения, и завод снова качал кровавую воду для жителей страны. При виде Марго в пеньюаре и Гурова в наручниках под конвоем охраны сотрудников будто ветром сдуло. Захлопали двери, и черные робы исчезли внутри здания. Лев подивился тому, как же все здесь запуганы властью Семеновой. Ни авария, ни смерть, ничто не способно противостоять алчности. При виде окровавленного человека никто не поспешил ему на помощь, единственное, что люди сделают, так это обсудят дома на кухне, как Маргарита наказала москвича, что принес в Туманный беду и смерть.

Хотя Гуров шел, согнувшись чуть ли не пополам, но кожей он чувствовал, как из полутемных заводских окон сейчас за их процессией наблюдают рабочие. Впереди – шатающаяся Маргарита в обляпанном домашнем пеньюаре, а за нею Кирпич тащит своего пленника. Внутри здания Семенова хрипло прокаркала:

– Этого на потом, давай сейчас толстяка!

Лев Иванович полетел в угол, сильно ударившись о стену. От удара все перед глазами закрыла темная пелена, и он только слышал, как тяжело дышит неподалеку Дымов. Когда зрение вернулось, взгляд Гурова сразу наткнулся на толстяка. В мрачном помещении, где находилась большая емкость, в которую с тихим журчанием набиралась вода из подземного источника, тускло светила пара лампочек под потолком. Несчастный Дымов сидел с трудом, опершись спиной на стену бассейна. Взгляд у него был бессмысленным, голова бессильно моталась в стороны от каждого движения Кирпича, который готовился к экзекуции.

«Он наденет на голову Дымова пакет и будет пытать его, пока не выбьет признание в убийстве Кати», – подумал Лев Иванович, вспомнив утренний разговор широкоплечего охранника со своим молодым подчиненным.

– Стойте, подождите, он не виноват! Дайте ему сказать!

Просьбу Гурова, казалось, никто не слышит. Кирпич равнодушно наматывал на руки пенсионера веревку, чтобы тот не сопротивлялся, а Марго снова впала в прострацию, замерев с закрытыми глазами. Он позвал несчастного пленника по имени:

– Олег Дмитриевич, не признавайтесь! Не говорите то, что они хотят от вас услышать. Прошу вас, не сдавайтесь!

Кирпич уже набросил пакет на голову Дымова, и тот забился в судорогах, пытаясь сделать вдох. Рывок целлофана вверх, и пожилой человек упал ничком, с хрипом, жадно вдыхая драгоценный воздух.

– Ты чего, так и будешь молчать? Говори, как ты ее убил.

– Олег Дмитриевич, не сдавайтесь! Держитесь! – Лев Иванович в отчаянии умолял старика не сдаваться, это его шанс дождаться спасения.

И хотя тот бледный, измученный, казалось, не слышал никого вокруг, вдруг открыл глаза. Тихо, но твердо произнес:

– Я не убивал никого. Я не убийца!

Льву Ивановичу