Губин просительно потянулся к оперативнику. – Бегала по вагону, разбиралась с этим пьяным пассажиром. Я уже не знал, как ее уговорить бросить эту дурацкую затею. Мне такой нагоняй был бы, если начальство узнало бы, что я отправил в рейс жену вместо проводницы. А Маргарита… та вообще рвала бы и метала, ей под горячую руку лучше не попадаться.

Губин покосился на пистолет и непроницаемое лицо Кирпича:

– Не рассказывайте Марго, прошу! Это была очередная прихоть Кати, ее избаловали донельзя, девочка ни в чем не терпела отказа. Поэтому я не все рассказал в полиции. Вопросами бы меня замучили, Марго три шкуры спустила бы, а Катю уже не вернешь.

– Когда вы с ней виделись последний раз в вагоне? – Лев Иванович рассматривал Губина. Тот, подавленный, испуганный, совсем сник, по щекам уже катились слезы, лицо виноватое, будто у нашкодившего мальчишки.

– Ночью, я пришел проверить, как у нее дела, и попытаться уговорить отказаться от дурацкой затеи. Но ее забавляло играть в обычного человека и еще нравилось перечить, делать все назло мне и матери. Я умолял, ругался, просил поехать домой, а она смеялась в ответ. Даже пьяный толстяк ее не напугал. Тем более вы за нее заступились, связали его. Катя была в восторге от нового приключения. И все, больше я ее не видел. Утром был взрыв, я пытался зайти в вагон, звонил Кате, но ее телефон был отключен. Когда пожарные обнаружили в купе тело, то я подумал, что это она. Хотел рассказать все Маргарите, перед тем как пойти в полицию, но не мог решиться. А потом ее нашли в лесу мертвую… – Губин закрыл лицо руками и разрыдался. Сквозь всхлипывания он с трудом говорил дальше: – Я любил ее, поймите, любил. Капризную, избалованную, мою принцессу. Я виноват, виноват в этой нелепой жуткой смерти. Я уверен, что ее убил этот чертов толстяк. Он все продумал, обманул Катю с документами, притащил гроб со взрывчаткой в купе. А когда она догадалась или, может быть, что-то увидела, то он убил ее. Убил мою принцессу! Какой же я идиот, повелся на ее просьбу, хотел сделать моей девочке приятно.

Мужская истерика еще хуже женской. С женщинами Гурову хотя бы было понятно, как действовать. Дать воды, платок, предложить умыться, выйти на свежий воздух. Но как успокоить почти двухметрового, широкоплечего рыдающего мужчину, он не знал. Мужественный красавец рыдал все сильнее, уткнувшись в большие ладони.

Невольный напарник по расследованию вопросительно смотрел на Гурова – что дальше? Лев Иванович с неохотой поднялся из мягкого кресла – пора двигаться дальше. Очередная тайна одного из жителей Туманного, но и она ничего не прибавила к расследованию. Никаких доказательств, вещественных улик, только рыдания и человеческое горе.

Стоило ему направиться к выходу в сопровождении Кирпича, как Губин кинулся следом:

– Умоляю, не рассказывайте Марго, она сейчас в таком неадеквате, что закопает меня живым. Я обещаю, что сегодня же расскажу ей все сам. А потом пойду в полицию. Это не вернет мою жену, но пускай хотя бы накажут этого зверя, что убил мою малышку!

Гуров вгляделся в заплаканное лицо Романа:

– Вы сами лично видели гроб, который вез Дымов?

Губин торопливо закивал:

– Да, да, Катя прибежала ко мне из-за документов. По спискам значился обычный пассажир, но во время посадки оказалось, что вместо обычного человека этот Дымов хочет провезти в вагоне гроб с телом жены. Я проверил документы, все было в порядке – свидетельство о смерти, разрешение на перевозку. Единственная ошибка в том, что он оформил билет на якобы живого человека. При посадке он рыдал и просил пустить его, Катя пожалела старика, прибежала ко мне, чтобы решить вопрос. И, конечно, я не смог ей отказать, разрешил погрузку и перевозку. Катя схожа со своей матерью характером, ей нравится властвовать над другими. А я мягкий человек, никогда не мог отказать ни той ни другой. Если бы я знал, что ее каприз приведет к смерти! Я… я никогда не разрешил бы ей работать проводником, даже в вагон не пустил бы. Это грязная, неблагодарная работа, но ей так хотелось сделать все по-своему! Если бы я мог все вернуть назад! – Губин вновь затрясся в рыданиях.

Лев Иванович нахмурился, утешать плачущего взрослого мужчину у него нет ни времени, ни желания. Он предупредил Губина, чтобы тот сидел дома до вечера, и направился к машине. Ему никак не давала покоя мысль: неужели старик Дымов лжет? Он ведь лично видел гроб в купе, сейчас Губин подтвердил, что пенсионер перевозил тело мертвой жены или делал вид, что в гробу ее тело, чтобы скрыть взрывчатку. По-прежнему все указывало на то, что Дымов врет, скорее всего, чтобы скрыть свою причастность к взрыву. И в эту версию укладывалось убийство свидетельницы – проводницы Кати. Только какие-то несостыковки, мелкие и шероховатые, будто занозы, никак не давали Гурову спокойно принять этот вариант объяснения случившегося.

Пока они ехали по новому адресу, который он озвучил напарнику, появилось время, чтобы прикрыть глаза и спокойно поразмышлять. Гуров все-таки выяснил, что не сошел с ума и Катя в роли проводницы в ночном вагоне ему не привиделась, что подтвердили Губин и Дымов. Дальше ему надо разобраться со взрывом, вернее, с деталями его организации, чтобы понять, был ли у взрывника мотив убить Катю. Что она могла случайно увидеть?

Дымов задумал преступление, но из-за того, что выпил лишнего, допустил ошибку, взорвал гроб, начиненный взрывчаткой, раньше положенного. И еще в вагоне были обнаружены останки тела. Неужели он действительно убил жену и вез ее в гробу по железной дороге, чтобы никто не обнаружил во время досмотра взрывчатку. Ведь все пассажиры проходят с багажом через рамки металлоискателя, а вот такой груз, как труп, скорее всего, пропустили без проблем. Работники не захотят вскрывать ящик, осматривать тело в поисках потенциальной опасности. «Без экспертизы не обойтись», – подумал Гуров. Ему нужны были конкретные доказательства вины Дымова, потому что пока свидетели действий пенсионера нашлись лишь до момента его посадки в вагон. А чтобы понять, что произошло дальше, ему нужны заключения криминалистов.

Возле дома Настасьи, где еще недавно он приходил в себя после взрыва, Кирпич, который всю дорогу молчал, о чем-то думая, вдруг спросил:

– Дымов говорит, что его жена живая ехала, а Губин, что она мертвая. Как на самом деле-то было?

– Хороший вопрос, Саша, хороший. – Лев Иванович подмигнул мужчине. – Это как с вашей водой. Кто-то считает, что она живая, а кто-то – что мертвая. Правдивый ответ могут дать только специалисты из лаборатории, вот мы сейчас и спросим у представителя официального следствия, что установила медэкспертиза.

При виде опального московского опера, да еще и в сопровождении охранника Семеновой, за окном, где дежурила Настастья, раздалось оханье и торопливые старушечьи шаги. Видимо, пенсионерка побежала срочно оповещать поселок о главной новости – наглый оперативник из Москвы вернулся в Туманный.

На появление в дверях Гурова следователь Егоркин отреагировал так же – охнул и шагнул назад.

– Лев Иванович?

– Он самый! – бодро сказал Гуров и шагнул внутрь квартиры.

За его спиной мелькнула крепкая фигура охранника, отчего Егоркин воскликнул еще громче и отступил на кухню. Лицо у него вытянулось от шока, рот по-рыбьи открывался в беззвучном вопросе. Но объяснять ничего Лев Иванович не собирался: еще недавно молодой прокурорский следователь вместе со всеми жителями выгонял его из Туманного, так что пускай теперь наслаждается последствиями своего малодушия. Он кивнул на высокую кипу документов на кухонном столе:

– Трудишься, ищешь доказательства вины Дымова?

Егоркин нехотя кивнул, метнул взгляд в сторону застывшего в проеме Кирпича и прошептал одними губами:

– Вас ищут, Москва сюда выслала спецгруппу.

Гуров с облегчением вздохнул – Орлов сработал оперативно, но вслух произнес:

– Мне нужны отчеты из криминалистической лаборатории относительно взрыва в вагоне. По убийству Екатерины Семеновой ничего пока не готово.

Следователь покраснел, не зная, что сказать о том, что труп дочери забрала Маргарита прямо с места преступления, наплевав на все официальные процедуры.

Егоркин подвинул оперативнику солидную пачку листов:

– Все