Женщина испуганно смотрела назад, где от рывков машины заворочались ее сын и муж. Чтобы не разбудить их криком, женщина в ужасе зажала себе рот сухими тонкими пальцами и теперь беззвучно тряслась в спазмах от сдерживаемых рыданий. Лев Иванович открыл дверь со своей стороны, обошел машину и аккуратно помог ей выйти. Лидия с трудом шла, сжимаясь от новых приступов слез, спрятанная глубоко внутри боль словно током била худенькое тело. В машине на пассажирском сиденье она спрятала в ладони лицо, и между пальцами побежали слезы. Они капали, расползались крупными пятнами на скромной черной юбке. Наконец Лидия подняла голову и глубоко прерывисто вздохнула. Истерика у нее закончилась. Женщина деловито утерлась полотенцем из бардачка, высморкалась и затихла, остановив взгляд на красной полоске рассвета, что уже занимался по правую сторону на горизонте за лесом.

– Новый день, новая жизнь, – прошептала она и вдруг резко повернулась к Гурову. – Это ведь из-за вас все произошло, поэтому я и сказала, что даже не знаю, что вам сказать. Спасибо или обругать за то, что жизнь нашу изменили.

Лев Иванович молчал, сосредоточенно глядя на серую полосу дорожной ленты. Он знал, лучше в такие моменты не возражать, не спорить, а выслушать собеседника. Он лишь тихо и мягко произнес:

– Я не хотел причинить вам зла.

– Да, может, и не зло вы причинили, а добро нам принесли. Мы в таком тумане жили в этом Туманном, столько лет жизни сгубили… – Лидия с силой снова принялась кусать губы, так что выступили уже кровавые отметки. – И ведь я в этом виновата, сама начала все. Тиша ни при чем, это я его уговаривала, заставляла, грозила, что уйду и сына заберу, если не сделает, как я прошу.

Женщина вздохнула, указала на черные точки домов вдалеке:

– Еще полчаса до райцентра, расскажу хоть вам, как мы в Туманном жили, облегчу душу. Давно этого не делала, даже перед Богом в молитве лгала. Вы человек хороший, я это вижу, глаза у вас как озеро в лесу – глубокие и чистые.

Под плавное покачивание машины, под свист ледяного ветра она принялась рассказывать Гурову историю своей жизни в поселке Туманном.

– Муж был так рад, когда его в этот приход назначили. Он ведь в армии отслужил десять лет, так что я офицерская жена. А потом вот религией увлекся и решил, что война не для него, что словом и любовью людей надо к свету божьему вести. Семинарию окончил, постриг принял, мы с ним в церкви обвенчались. Да я была не против, не давал нам Бог детей все эти годы, что Тиша в армии служил. А как только священником стал, я Минечкой нашим забеременела. Поэтому Тиша так и радовался, что поселок маленький, ребенка растить удобно. Рядом лес, река, воздух чистый, даже источник свой в поселке есть с чистой ключевой водой. Я так счастлива была после рождения Мишеньки, что все сносила без ропота. Дом старый, печка дымит, за водой к колодцу надо пять километров идти, а я как лошадь все тащу. Думала, мне это испытание за ребенка, чтобы Мишенька здоровым рос. Приход-то бедный, пожертвований почти нет, из прихожан одни древние старухи. А в церкви, как в армии, – своя система. Чем больше приход, тем больше денег у его служителя. Только когда Миша пошел в первый класс, у меня с глаз будто пелена спала, денег нет даже на обувь и костюм ребенку. Он у нас в осенних ботинках с сентября по май в школу отбегал, хорошо, что маленький и не понимал тогда таких вещей, не требовал ничего. А потом уже начал вопросы задавать, насмотрелся в районном центре в школе на одноклассников. Он так просился в интернате жить, чтобы не кататься на холодной электричке каждый день в город и обратно. А мне стыдно ему было сказать, что у нас денег нет оплатить проживание в интернате, одежду ему нормальную купить, чтобы перед другими мальчишками стыдно не было. Ох, я тогда Тишу пилила, чтобы просил перевод в город или село побогаче. Он хороший, для семьи старался. Писал прошения, а ему отказывали. Не смог за столько лет собрать паству, прихожан настроить, к церкви приучить, значит, плохой священник. Только ведь Тиша мой добрый, ответственный, каждого выслушает, пожалеет, днем и ночью к нему народ шел за ласковым словом. Я его за это ругала, пилила, учила, чтобы в благодарность от прихожан хоть не деньгами брал, так продуктами. Часами слушал, поучал, утешал, а мы с Мишкой кусок хлеба в день на двоих делим. Как тут в Бога верить? Только зря я злилась, Господь мне еще более страшное испытание послал за злобу мою, за непокорность.

Тиша стал видеть все хуже и хуже, на глазах пленка мутная и опухали веки постоянно. Он к врачу местному сходил, тот сказал опухоль и на глазах, и, скорее всего, в голове, срочно надо лечиться в городе, а еще лучше в столице или за границей. Откуда у нас деньги на такое лечение? У Тиши через пару месяцев уже боли головные начались, сосуды стали лопаться в глазах и мазня кровавая стала течь. Бабки как увидели в первый раз во время службы, так бегом по домам – по всему поселку разнесли, что у священника из глаз кровь идет. Тиша из-за этих слухов переживал, плакал. И Мишенька туда же. Испугался мой сыночек, что его в школе дразнить из-за отца начнут. Я тогда решила, выйду на утренней службе, расскажу, как на духу, что помирает Тиша, может, хоть денег на лечение накидают прихожане. Стыдно, ох как стыдно руку протягивать за подаянием, а только смерть на пороге стоит, тут на все пойдешь.

На утренней службе весь Туманный был в тот день, народу не протолкнуться. В чашу для пожертвований накидали столько, сколько мы за год не собирали. Из райцентра люди приехали. А после службы началось столпотворение, все к Тише бросились, на колени падали, умоляли кровью из глаз благословить и помазать. Шептались, что это чудо Божье, что Бог Тише дал дар лечить и благословлять.

Тихон тогда разозлился, ушел в баню и ото всех закрылся. Плакал отчаянно, что у него горе, слепнет от опухоли, а люди на его страданиях в рай хотят попасть, грехи свои смыть. Они все ко мне, матушка Лидия, – уговори отца Тихона благословить кровью, что у него, как у Христа, на кресте капает. Тогда райцентр и все деревушки рядом с ним загудели о чуде в Туманном. О том, что Тиша, как Иисус Христос, страдает за грешников на земле. Я всю ночь читала про такие явления, что иконы мироточат, у людей следы кровавые от гвоздей на ладонях и ногах выступают – стигматы. И утром Тише сказала, чтобы он кровью начал благословлять, но не всех подряд, а за отдельную плату. Он кричал, ругался на меня, говорил, что на грех его толкаю. Но я тогда Мишкину куртку достала, сунула ему в руки. Тиша уже к тому моменту плохо видел. Как я его стыдила, такие вещи говорила, что Тихон расплакался. Бог ведь не позаботился о нас, сын священника ходит в старой дырявой куртке, где подкладка уже на куски разошлась. Если бог о нас не печется, то Тиша должен, как отец и как муж, о нас позаботиться. И он согласился… И начал помазание святой водой с кровью из своих глаз проводить. Поселковые и городские сами россказней сразу напридумывали, что вода после Тишиных кровавых слез живой становится, от болезней лечит даже самых страшных. Ему и стали таскать чуть ли не цистернами эту воду, каждый день с утра до вечера Тиша освящал ее. А потом Семенова заявилась, неделю на службы ходила, все вынюхивала и однажды к нам пришла с предложением. Она из источника воду будет разливать по бутылкам на продажу, а Тиша должен ее освящать, но только чтобы вода была красноватая. Не хотела я с ней связываться, в поселке всегда недобрые слухи про Маргариту ходили. Уж очень жадная она и властная. Всех, кто с ней связан, в железном кулаке держит. Ее и называют в Туманном – Паучиха, потому что в ее сеть попадешь и живым уже не выберешься.