В половине первого пополудни Венди с облегчением вздохнула – два полных часа не будет никакого ора. У мальчишек сон, однако долго это, понятное дело, не продлится, может, они еще и не отрубились, но встают, мерзавцы, в пять утра, в принципе, ее это устраивает: встать пораньше, а в середине дня прикорнуть. Через год им в школу, и за них будет отвечать кто-то еще, днем им уже не поспать. Венди ненавидела своих подруг, которым бог дал дочерей – эти маленькие послушные существа смирно сидят за столом, им ничего не надо, кроме листа бумаги и стакана с фломастерами. Когда ее дети не спят, они носятся метеорами и голосят, как Мэл Гибсон в «Отважном сердце». Венди вставляла в уши затычки, когда визг доходил до предела, а случалось такое нередко. Теперь она прятала коробочки с берушами почти в каждой комнате, как наркоман прячет заначку.

Венди сидела в своем кабинете, отсюда она всем руководила. Она работала двадцать часов в неделю, совсем мало, в Нью-Палце, но эти двадцать часов были для нее глотком кислорода. Ей нравились ее скучные и монотонные занятия, она любила рыться в электронной почте, пока не забывала, что именно ищет. Она обожала охладитель воды, потому что доливать в него воду в ее обязанности не входило. Она не покупала туалетную бумагу, даже не заменяла рулон, когда он становился совсем исхудавшим. Ей не нужно было готовить обед своим сотрудникам, следить за тем, чтобы они его съели. Ее домашний кабинет – место, где Венди, если надо, может работать, в этих стенах она иногда отвечает на письма, тут у нее все под рукой. Здесь она держит все семейные документы, вещи, на которые никто не хочет смотреть, а выбрасывать нельзя: налоговые декларации за прошлые годы, бланки медицинской страховки, отчеты из банка. Окно выходило на задний двор, где валялись большие пластиковые игрушки, огромные бейсбольные биты, сдутые баскетбольные мячи. Эллиот мечтал вырастить из них спортсменов, но пока у мальчишек проявилась лишь одна страсть – к полному разрушению. День за окном стоял чудесный, легкий ветерок шевелил кроны деревьев. Венди подумала: какой силы должен быть ветер, чтобы сдуть весь их дом?

Она искала, куда бы перебраться: Чаппакуа, Бедфорд, Скарсдейл, откуда езда на работу в Нью-Йорк была бы все-таки терпимой, не то что из Клэпхэма – удел безумного трудоголика. Это еще до беременности. Эллиот практически согласился. Риэлторы, от которых пахло мятой, вывозили ее за городскую черту, мимо престижных публичных школ, мимо нелепых старых и совершенно новых домов. Венди почти его уговорила и тут забеременела – раньше, чем намечала, она была прагматиком и готовилась к тому, чтобы завести ребенка, почти целый год, в ее возрасте, с ее историей (своя история есть у каждой женщины). И вот семя было посеяно, и она сказала Эллиоту. И стало ясно – из Клэпхэма они не уедут. Эллиот позвонил маме. Венди попросила свою приехать, когда родится ребенок, а вскоре оказалось, что вместо одного их будет двое, и без мамы вообще не обойтись.

Жить в Клэпхэме – все равно что жить в музее Стриков. Вот дом, где ее муж потерял невинность. Вот поляна, где он с друзьями устроил на День независимости незаконный фейерверк. А вот ресторан, где делают лучшие гамбургеры, а вот бар с самыми уютными кабинками. Эллиот был гидом по их жизни, она – его туристка. Когда появились близнецы, гидом по их жизни стала она, какое-то время ей этого вполне хватало. Айдан за раз мог проспать не больше сорока пяти минут, Захари любил смешивать яблочный сок и йогурт в равных пропорциях. Айдан писал только в горшок и больше никуда, Захари предпочитал пеленки, которые она, победно ими размахивая, отправляла в мусорное ведро, куда до этого спровадила их соски-пустышки. Эллиот приходил домой и объявлял, что он в восторге от ее работы. Ее «работы». Работа, да еще какая, однако Венди знала, что мысленно он это слово берет в кавычки, потому что считает: все, что происходит в четырех стенах их дома, – чистая забава. Будто детские забавы – забавы их родителей тоже. Будто это не работа – убирать дом, следить, чтобы дети ничего не сожгли, чтобы самой при этом не сойти с ума. Что они понимают, эти мужчины.

Когда Венди была на седьмом месяце, из Сан-Франциско прилетела мама, близнецы часто рождаются раньше срока, и обе женщины из рода Чен хотели основательно подготовиться. Отец Венди остался дома – и правильно, от дедушки на данном этапе больше вреда, чем пользы. Вивиан Чен выбрала спальню рядом с детской, хотя на первом этаже, возле гаража, располагалась отдельная комната для няни, со своим входом и маленькой кухней. Она сказала, что переберется туда, когда дети будут спать всю ночь, что и сделала, едва им исполнилось по полгода. Маму Венди всегда любила по-своему, так любят самолет за то, что он не врезался в гору, однако с рождением мальчишек она стала относиться к маме гораздо лучше. Две женщины могли за весь день не обронить ни слова, просто с легким кивком передавали вещи друг другу: пеленки, подгузники, бутылочку, полотенце. Эдакий режим синхронного плавания. А Эллиот – тренер, дистанционный, иногда он вплывал в комнату, где каждая держала на руках спящего ребенка, с энтузиазмом вскидывал два больших пальца, и выплывал, не успевая спросить, может, у них устали руки, может, им хочется что-то съесть или выпить, может, им нужно позвонить. После первого дня рождения малышей мама вернулась в Сан-Франциско, и Венди рыдала так, как никогда в жизни.

С рождением детей Венди превратилась в другого человека, как и Эллиот, только она сделала шаг к постижению общечеловеческого опыта, а он шагнул в обратном направлении, выбитый из колеи висцеральными жидкостями, кучей дел по дому и общей тоской. Он ничего этого не умел, так и сказал Венди, обалдев от ее просьбы как-то утром перепеленать Айдана, когда ее мама и Захари уже были внизу, а из кишенчика Айдана вдруг потекла какая-то немыслимая ярко-желтая слизь, прямо ему на ноги, на детскую попку, на подстилку для пеленания и на обе руки Венди. Так прямо и сказал, будто ее программа в Принстонском университете включала домоводство и уход за детьми. Будто существовало какое-то руководство, и она его прочитала. (Руководства, разумеется, были, сотни противоречивых книг, с дюжину она прочитала, дело в другом. Она всегда подкладывала эти книги на его сторону кровати, с закладками и подчеркиваниями в нужных местах, только он их никогда не открывал.)

Решения принимала Венди: вздремнуть прямо на прибранной постели, сложить постиранное белье, приготовить ребятам на ужин тефтели, записать на видео одно из ее упражнений. Она решила вздремнуть, по крайней мере прикрыть глаза, и вернулась к своей спальне – няниной спальне? – здесь у него и у нее собственные шкафы, даже личные зоны для туалета в их большой туалетной комнате. Астрид пришла в ужас, когда они познакомили ее со своими планами – такой большой дом Эллиот еще не строил, как и дом их компании, значительно больше своего предшественника. Больших старых домов в Клэпхэме хватало, как Большой дом Астрид, что она и предъявила в качестве аргумента, да только отдавать в переработку бумажный и пластиковый мусор – не для них. Им не нужен чей-то дом. Венди любила чистоту, как и Эллиот, чтобы все было свеженьким и новеньким, ведь Эллиот этим и занимается – строит что-то новое. Астрид Эллиота никогда не понимала – Венди казалось, что думать так о чьей-то маме жестоко, но это было правдой. Зато приятно думать, что в чем-то она и Эллиот едины, как когда-то были едины во всем. Венди легла на кровать со своей стороны, подтянулась чуть выше, чтобы голова коснулась подушки. Покемарит, не залезая под простыни, хотя бы полчасика.