и теперь решилась сыграть на них, как на дьявольской арфе. Разумеется, ни о каком возобновлении амурных отношений речи идти не могло: просто королева в разрабатываемой ею стратегеме решила использовать своего бывшего супруга для морального давления на своих баронов, отдавшись под его покровительство, на что бедный романтический филин, далекий от постижения женского легкоэротического плутовства, элементарно попался, когда для этого пришло надлежащее время. Впрочем, французский король и без того продолжал усердно гадить Генриху, постоянно поддерживая тех, кто против него возмущался, будь это шотландские или валлийские горцы, архиепископ Бекет или бретонские и аквитанские бароны.

Одно из средневековых изображений Элеоноры Аквитанской

Но оговоримся еще раз – эта реконструкция событий, по сути, так все практически и было на самом деле – но неразрешимым остается вопрос, было ль это все так и задумано еще в 1166 г., или же назрело и лопнуло в 1173–1174 гг. Пока же, для взгляда «снаружи», все шло тихо-мирно (возможно, Матильда – королева-мать – еще и смогла бы спасти брак своего сына, но именно в 1167 г. ее не стало). С 1166 по 1173 гг. Элеонора при своем дворе занималась воспитанием любимого «львенка» и председательствовала в так называемых «судах любви», о чем нам оставил сведения некий Андрей Капеллан в своем сочинении «О пристойной любви», созданном в середине 1180‐х гг.

Произведение, как и автор – прелюбопытнейшие. Начать хотя бы с того, что некоторые исследователи подозревают, что знаменитые «суды любви», описанные Андреем, не что иное, как его мистификация, подхваченная позднейшими легковерными писателями, и в реальности они не существовали. После такого введения как бы нет и смысла вроде бы останавливаться на этом тексте дальше, но это неверно: даже если это и мистификация, она прекрасно отражает воззрения на любовь как самого Андрея, близкого ко дворам Элеоноры, ее дочери Марии Шампанской и племяннице Изабелле Фландрской, так и всего высшего общества, при этих блестящих дворах обретавшегося, начиная с самих руководительниц. С Элеонорой – все ясно, ее дочь также собрала вокруг себя кружок выдающихся куртуазных поэтов – Гаса Брюле, Конона Бетюнского и, наконец, самого известного творца произведений о короле Артуре и рыцарях «Круглого стола» – Кретьена де Труа; кто станет отрицать важность этого поэтического эпоса в культурном развитии Европы на последующие столетия? Так все оттуда идет, с подачи Элеоноры.

Книгу Андрея характеризуют, как своеобразное изложение знаменитых и довольно скандальных поэм Овидия «Наука любви» и «Лекарство от любви»; книга трехчастна и обучает, как завоевать любовь, сохранить ее и как избежать. При этом переводчик трактата М.Л. Гаспаров подчеркивает: «Историко-культурная ценность трактата Андрея огромна. Этика куртуазной любви, которую мы с большим или меньшим успехом восстанавливаем, в частности, из поэзии трубадуров, – в связном и систематическом виде изложена только в этом латинском сочинении придворного клирика… Для Андрея любовный быт есть важнейшее средство организации рыцарского общества и достижения признанных в нем ценностей: любовное служение раскрывает рыцарские доблести, побуждает людей на славные подвиги и т. д… Любовь, прославляемая Андреем, – только внебрачная: лишь она служит сословным выражением куртуазного “вежества”, тогда как любовь супружеская или любовь чувственная для Андрея и его читателей безразличны, ибо и та и другая внесословны и надсословны. Несовпадение этой светской морали рыцарства с христианской моралью клира не тревожит Андрея: он, не смущаясь, пишет, что в иерархии любовной знатности клирик выше всякого рыцаря, но как раз в силу этой знатности любовь ему не дозволена, однако ежели недозволенность эту ему случается порой преступать, то действовать клирик должен так-то и так-то». Действительно, оригинал сочинения сего гурмана плоти в сутане прелюбопытен: «В силу знатности, осиявающей клир, не дозволена клирику любовь; потому и неуместно было бы нам любовь его описывать сообразно с саном и знатностью сословия. Всякому любовному деянию клирик да будет чужд, и всякую телесную нечистоту да отринет, дабы не лишиться ему по заслугам той особливой его и от Господа ему дарованной знатности. Но как едва ли кому надо прожить без плотского греха, и как клирики житьем их продолжительным во праздности и в изобильной пище предо всеми прочими людьми естественно предрасположены к искушению телесному, то если какой клирик возжелает подвергнуться под испытания любовные, то да будет он в речах таков, как то сословие и состояние, которому принадлежал он по истоку крови своей и о которых посословно выше сказано достаточно; так да прилежит и он к любовному воинству… Остерегись же, Вальтер, с монахинями изыскивать уединения или желать случая к собеседованию, ибо если только предположит она место удобным для сладострастной игры, то не замедлит уступить тебе во всем, чего желаешь, и огненные раскроет тебе утехи, и невмочь тебе явится избежать тогда труда Венерина, а это несказуемый грех. Ибо если даже я, изощренный умом и сильный изучением любви, принужден был восколебаться пред ее усладою, то как ей сможет противостоять твоя неопытная молодость? Стало быть, дорогой друг мой, да будет тебе чужда такая любовь… А что любовь есть страсть врожденная, покажу я тебе с несомненностью, ибо по зорком рассмотрении истины мы видим, что ни из какого она не рождается действия, но единственно из помышления, возникающего в душе пред видимым очами, возникает названная страсть. Ибо когда некий видит некую, а она пригожа для любви и видом по душе ему, то он тотчас возымевает к ней вожделение в сердце своем и затем сколь много помышляет о ней, столь сильнее возгорается любовью, доколе весь не поглотится в том помышлении. А тогда принимается он помышлять о женских ее статях, и вперяться в члены ее тела, и воображать ее движения, и проникать в ее телесные тайности, и желать каждого ее члена по предназначению его».

Трубадур и дама. Средневековая книжная миниатюра

Для нас представляет интерес 7-я глава II части – «О различных решениях суда любви», в которой действует королева Элеонора.

«2…Некто, наслаждавшийся в объятиях превосходнейшей любви, испросил у своей любви дозволения обратиться к объятиям другой дамы. Возымев такое дозволение, он отлучился от прежней своей госпожи и доле обычного небрег ее утехами. По миновании же месяца воротился любовник к прежней госпоже и молвил, что ни с какою другою дамою он утех не вкушал и вкушать не намеревался, а единственно желал испытать постоянство своей солюбовницы. Госпожа однако же отлучила его от любви своей, объявив, что для такого отлучения довольно и того, что он просил и получил вышесказанное увольнение.