согласился на что угодно. Даже вместо него…

Выговорить последнее слово я ему не позволяю, с тихим возражением «Не надо» горько впиваюсь в его губы, соль этого безжизненного поцелуя заставляет громко всхлипывать. Я не могу его утешить. Чем можно утешить родителя, потерявшего собственное дитя? И несколько лет взращивающего бремя вины в душе?

Губы Кирилла твердые, неподатливые. Этот груз тянет его вниз. Никогда бы не догадалась, что там так больно и беспросветно. Выжженная пустыня.

Я отрываюсь от его губ, чувствуя, как Кирилл благодарно принимает мое участие, словно ищет опору, пытается обрести утраченное равновесие. И дышит тяжело. Через раз.

— А твоя жена? — уточняю я едва слышно, отчего-то уже подозревая, что от этого ему еще больнее. — Она…

Я не могу произнести это слово. Нет… не может быть! Но в серо-голубых полупрозрачных глазах я вижу ответ.

— Она обвинила во всем тебя?

Кир пожимает плечами:

— Как-то так вышло. Что я оказался кругом виноват.

Время поворачивается вспять. Я понимаю, что он прокручивает в голове моменты счастливого прошлого, когда пухленькие ручки обнимали его за шею. И не мешаю Киру это делать. Возможно, не так часто ему это удается. И теперь я так отчетливо понимаю, что Кир внешне кажется холодным, потому что ему не хватает тепла. Внутри. Его огонь погас. Разочарование собой и произошедшая трагедия погасили его, часть его семьи и души уже не с ним, другая же часть — отвернулась, не поддержала в трудную минуту. Когда свет жизни в глазах его малыша погас навсегда…

— Кирилл, эта вина разъедает тебя. Так нельзя.

— Я уже проще это воспринимаю.

Проще, но все равно невыносимо тяжело. Пусть и притупилось с годами, но…

— Вскоре после этого вы с женой развелись, верно?

— Через какое-то время. По сути нас с ней держал только ребенок и желание создать видимость нормальный обычной семьи.

— Почему?

— Потому что мы разошлись еще тогда. Давно. Думалось, что у нас все. А потом…

Слово «тогда» означает период в его жизни, когда появилась я.

— Ты к ней вернулся. И на этот шаг тебя подтолкнуло…

— Она родила сына. Мне о беременности не сказала. И я увидел его впервые уже, когда ему было два месяца. Взял его на руки… Она не хотела, чтобы я общался с ребенком. Узнал о нем случайно. Это произошло незадолго до нашей с тобой несостоявшейся встречи.

— И ты решил склеить разбитую чашу?

— Можно сказать и так. Я думал, что шанс все же есть. А Сашка…

Кир порывисто отворачивается и тяжело выдыхает, воздух с присвистом выходит из легких.

— Он вселил в меня надежду. Очаровал. Я не мог не попробовать. Думал, что еще можно как-то обсудить проблемы. Решить все. Перешагнуть в конце концов. Мы поженились, когда Сашке было четыре месяца. А потом началось погружение в бездну. Постоянные скандалы. Непонимание. Так мы прожили еще год. Даже больше. В тот день, когда я забирал Сашку от бабушки, мне вдруг в голову пришла мысль, что я так больше жить не хочу. Это же я предложил вернуть все, попробовать. А в итоге… если бы не сын, уже ушел бы от жены, а так морально было сложнее. Но я даже и подумать не мог, что эта мысль окажется такой смертоносной, мучительной и, как вещий сон, сбудется мгновенно. Не оставляя выбора. Но я ведь совсем не это имел в виду! — хрипит он и задирает лицо к потолку.

Какое же месиво у него на душе.

— Конечно нет…

На такой шаг сложно решиться, но когда Кирилл принял бы окончательное решение, он развелся бы.

А так… я больше чем уверена, что его жена была безутешна. И Кирилл просто не смог бросить ее в таком состоянии.

Их брак распался не сразу, это однозначно. Но вряд ли на его месте я бы смогла это вывезти. Да еще и так долго. А Кирилл крепкий. Он вывез.

— После аварии я тоже не смог уйти сразу, — сокрушенно поясняет он, подтверждая мои мысли. — Уже позже, да. Но после гибели Сашки… от моей семьи остались одни лохмотья.

Он не смотрит на меня, а я обнимаю его за талию и кладу голову на плечо. Нет. Мне не хочется его пожалеть. Мне хочется, чтобы он вновь обрел опору под ногами. Веру. Веру в себя и то, что он еще сможет быть счастлив по-настоящему.

— Вера, — зовёт он меня, а я вздрагиваю, потому что… потому что так неожиданно мое имя перекликается с собственными тоскливыми думами.

— Спасибо, что ты нашел в себе силы поделиться со мной и пройти через все это еще раз.

В его глазах светится благодарность, но ответа нет. И поэтому я разбавляю угрюмую тишину и задумчивость еще одной фразой:

— Для меня это действительно важно.

Глава 28

— А с чего такая уверенность, что цена круто развернется именно здесь? — указывая колпачком ручки на точку на графике, недоуменно уточняю я. Ну да, по моим расчетам это должно случиться немного ниже. Хм…

В задумчивости одергиваю пиджак.

Начинаем с ребятами бурно обговаривать прогнозируемое падение котировок. Плавно переходим в другое русло, обмениваясь информацией и ожидаемыми изменениями в обсуждаемой отрасли.

— Мне кажется, ты слишком оптимистична, — весело заявляет Егор, откидываясь в кресле, крутит шариковую ручку между пальцами.

— Ты то же самое говорил в прошлый раз, — отзываюсь я оживленно.

— И продул! — подкалывает коллегу Тема — наш весельчак. — А я еще тогда говорил, к Вере надо прислушиваться.

— Зато с портфелем Просенкова Вера продула! — не унимается Егор.

Мы дружно смеемся и возвращаемся каждый к своей работе.

Скоро обед, я еще успеваю забежать к Кириллу: обедаю я обычно