– Знаешь, я один раз уже сделал неправильный выбор. Когда в прошлый раз из-за моего рапорта тебя отправили на переделку.

– Да, Виктор, я в курсе. И если в прошлый раз вы сделали такой выбор, то, естественно, вы сейчас все повторили. И вы привезли Зубцову?

– Нет. Я сказал Ирине, чтобы завтра она подала заявление на увольнение и покинула фабрику. Потом телефонировал Кошкину и заявил, что более делом заниматься не буду, так как причину произошедшего я устранил. Никаких имен ему я, конечно, не назвал. С тем и покинул фабрику, никому не пожимая руки. Дело закрыто.

Ариадна издала скрежещущий звук.

– Виктор, вы глупы настолько, что даже мой практически совершенный разум не может предугадать ваши поступки. Виктор, почему вы ее не арестовали?

К моему лицу прилила краска. Я сидел, не веря в то, что слышу.

– Знаешь, улик по делу Зубцовой было бы недостаточно, чтобы суд присяжных вынес ей обвинительный приговор…

– Тем более вы должны были произвести арест. Виктор, сейчас же Рождество! А это выходной. Выходной!!!

Ариадна вздрогнула и внезапно посмотрела на меня совершенно по-другому.

– Постойте, то есть… Нет, невозможно… Неужели вы не поняли подлинной сути этого дела?

– Подлинной сути? Но за диверсиями же стояла Зубцова?

– Конечно, Зубцова. Но ведь смысл дела был совершенно не в этом.

Стремительно, точно пружина, Ариадна вскочила и замерла на середине комнаты.

– Виктор, вы же ее погубили. Почему вы проигнорировали улики?

– Да какие, к черту, улики?

– Ковер! Виктор, ковер! Вы проигнорировали ковер. А это было ключевой уликой! Вы сами сказали, что в кабинете на ковре Зубцова оставила свои следы. И это логично, судя по грязи во дворе и темноте ночного кабинета.

– Да, след был, но Кошкин растерялся и затоптал его.

– Растерялся? Увлекающийся детективами человек? Который, когда был разрыв паропровода, подробно обыскал все место преступления? А теперь он растерялся и случайно их затоптал?

– К чему ты клонишь?

– Кошкин знал, кто подложил ему яд. Он имел в своем распоряжении след небольших ботинок и круг подозреваемых. В первую очередь тех людей, что близко знали Рассветову и хорошо разбирались в механике. Вы же понимаете хоть сейчас, Виктор, что ему было несложно догадаться, кто стоит за подкинутым ядом и другими диверсиями?

– Но зачем тогда ему нужно было расследование? – хрипло спросил я.

– Потому что он в долгах, Виктор. Управляющий же говорил, что сахарное производство безнадежно устарело. Что цех слишком дорого переоснастить. И говорил про то, что недавно фабрика оформила крупную страховку.

Кошкину от вас лишь требовалось, чтобы в случае поджога цеха у полиции была четкая кандидатура поджигателя, а он сам остался бы в стороне. Виктор, вы сегодня сказали ему, что установили личность злоумышленника. Сегодня, в выходной день, когда на фабрике совсем никого нет. А значит, этой ночью Кошкин оставит в цеху труп Зубцовой и совершит поджог. Без сомнения, этого вполне хватит, чтобы свалить на Ирину всю вину и получить страховку.

11110

Наш локомобиль мчался через охваченный праздником город. Дымный туман искрился огнем. Жители столицы заполняли стеклянные аквариумы ресторанов и клети трактиров, махали яркими фонарями и бенгальскими свечами. Однако чем дальше мы отъезжали от центра, тем темнее становились улицы. Погасла иллюминация. Исчезли яркие дирижабли над головой. Отгремели благостные удары шестерен на колокольнях. Только пьяные силуэты еще появлялись из тьмы, шарахаясь от прожектора полицейского локомобиля.

Фабричная сторона встретила нас закрывающей небо темнотой безмолвных цехов. Заводы стояли. Единственный свет – окна рабочих бараков да местные кабаки.

Мы неслись вперед. Стук рельс был неотличим от стука моего сердца. Фабрика Кошкина черной стеной выступила из дыма, и я перевел дух – огня еще не было. Отправив локомобиль на тупиковый путь, я дернул рычаг тормоза.

Вытащив револьвер из кобуры, я еще раз проверил патроны. Пять медных, масленых кругляшков успокаивающе глядели из своих камор. Кивнув напарнице, я дернул дверь. Мы вышли в снежную ночь. Вдвоем. Дежурных агентов я так и не взял. Если гипотеза Ариадны окажется неверной, это дело нужно было оставить в тайне.

Ворота фабрики заперты, но сыскной механизм, легко щелкнув пальцами, выпустил спрятанные в них лезвия. Миг – и она с треском вырвала несколько досок.

Пробежав через двор, мы кинулись к сахарному цеху. Его ворота были широко распахнуты. За окнами метались всполохи ламп.

Поджигатели были внутри. Слышался стук топоров – люди сахарозаводчика разбивали бочки с керосином.

Не зажигая нагрудных фонарей, мы почти на ощупь двинулись вперед. Цех окутывала темнота, лишь иногда разрезаемая лучами фонарей. Одуряюще пахло керосином, гнилью и сладостями.

Металлическая рука легла мне на плечо. Ариадна указывала на мостик, перекинутый через соковарочный чан. В неровном свете фонарей там появился сам промышленник и двое его охранников, тащивших едва сопротивляющуюся фигуру. С ужасом я увидел разбитое, темное от крови лицо Зубцовой. Вот ее бросили на железо настила, и Кошкин с огромным удовольствием пнул ее в живот.

Застонав, девушка обмякла.

– Ну, готово там? – Кошкин оглянулся куда-то назад.

– Почти! – тут же раздался крик из темноты.

Сахарозаводчик облегченно обернулся к охраннику, уже достающему из-за пояса тяжелый молоток.

– Убери. Сам хочу. – Левой рукой он резко приподнял Зубцову и, убедившись, что она смотрит на него, высоко поднял над ее головой свою стальную руку. Из сервомоторов вырвался пар.

– Руки вверх! Сыскное отделение! – не раздумывая, я бросился к мосткам, вскидывая револьвер.

Кошкин отшатнулся, выпуская Ирину. Поджигатели замерли.

– Виктор? – наконец неуверенно спросил Кошкин, когда я подошел к чану. – Зачем вы здесь?

– Решил зайти на огонек, так сказать. – Я мрачно посмотрел на промышленника, а затем перевел взгляд на разбитое лицо Зубцовой.

Она так и не смогла найти сил, чтобы встать. Только смотрела на меня и, кажется, все еще не верила, что я стою здесь.

Рука еще сильнее сжала револьвер.

– Вы здесь один? – наконец спросил фабрикант, пытаясь увидеть хоть что-то в накрывшей цех темноте.

Было видно, как он судорожно обдумывает произошедшее. В голове фабриканта явно быстро щелкали цифры. Велеть охране напасть? Или сдаться и попытаться уладить все через деньги и суд?

Я еще раз взглянул на окровавленное лицо Ирины и четко произнес:

– Я здесь один. Руки вверх.

Лишних поводов сдаваться я Кошкину предоставлять не желал.

Сахарозаводчик заискивающе улыбнулся. Он медлил. Будто чего-то ждал. Я не успел повторить приказ. Сзади щелкнули курки трехстволки. В этот же момент двое поджигателей на лестнице схватились за пистолеты. Я не оборачивался, так как там, в