Один парень в кепке ехал с выражением ужаса, как будто смерть от пожара могла наступить в любой момент. Другой мужчина был так мал, что его лицо было еле видно, его рост, должно быть, был три фута. У многих рот представлял собой круглую дыру в середине тарелки с салом. Большинство лиц выглядело сердитыми, как будто принадлежало отряду, участвовавшему в штыковой атаке и готовому убить каждого встречного водителя — если только это не было то выражение, которое они приобретали при виде «роллс-ройса». Это было слишком обычным явлением, чтобы ничего не значить, хотя я был склонен считать это их нормальным состоянием. Те лица, которые не выглядели бешеными, были сосредоточенно стиснуты. Значительная часть щеголяла добродушной идиотской улыбкой, на вид им было лет десять, и они словно были в восторге от того, что оказались за рулем смертоносной машины. Я не знал почему, но выражения лиц большинства женщин казались более или менее нормальными. Я с улыбкой представил, как выглядит мое лицо для тех, кто способен это воспринять, — и тотчас же убрал с него улыбку и принял зрелую строгость, подобающую капитану корабля.

— Почему ты смеешься надо мной? — резко сказал Перси Блемиш.

На полях виднелись лужи воды, столбы, пересекающие дорогу, и столбы угольных шахт вдалеке. Я слишком устал, чтобы объяснить ему, о чем я думал.

—  Просто что-то застряло у меня в зубах.

— Прости, что вынужден настаивать, но ты смеялся.

Если бы я проигнорировал его, меня бы ждал жестокий удар по затылку. Если бы машина врезалась в пилон и взорвалась, он бы рассмеялся. Было несправедливо, что так много преимуществ было на его стороне, тем более, что он видел их только на моей стороне.

— Скажи мне, почему, по твоему мнению, я смеялся?

Если разговоры не успокоили его, то ничто не успокоит его.

—  Дело было не столько в твоем лице, сколько в твоих жестах.

Я встречал таких людей раньше, часто хуже его, а  некоторых немного лучше (таких как я), но ни в коем случае меня не запирали в чужой машине, едущей по чьей-то дороге. На этой стороне было запрещено останавливаться: дорога была настолько узкой и извилистой, что, если бы вы остановились, полностью нагруженный угольный грузовик раздавил бы вас за полминуты. Я мог бы высадить его в полицейском участке в Ботри, независимо от того, будут ли перед ним двойные желтые линии, но мне не хотелось этого делать, потому что терпеть его до конца пути было проверкой характера, которую я должен был пройти. Если бы я был достаточно взрослым, чтобы участвовать в войне, я не думаю, что выжил бы с такими чувствами. Я решил, что  резкий разговор будет единственным подходящим ответом.

— Тебе лучше помолчать, иначе я подобью тебе другой глаз. Если я хочу смеяться, я буду смеяться, а если я хочу плакать, я плачу. Это черт возьми, мое дело.

Он был оскорблен сквернословием, как я и надеялся, поэтому молчал, пока мы не миновали Ботри. С другой стороны, меня оскорбил моральный тон его  молчания. Он смотрел на меня не как на личного агента лорда Моггерхэнгера, а как на обычного шофера, человека, которого он, с его сверхтонкой чувствительностью, был вынужден презирать, несмотря на то, что за душой у него не было даже полпенни.

Местность была плоской, пустынной, новорожденной, как будто она вообще не имела права быть землей. Я думал, что если бы я жил там, то в мгновение ока заболел бы лихорадкой. Я нервничал, если не видел возвышения, хотя бы вдалеке только свалку или холм с деревом наверху. Я пересек какую-то границу, и эта местность мне показалась неподходящей.

Перси спал или, по крайней мере, дремал, и я завидовал его способности включаться и выключаться, как хорошо смазанный кран, хотя даже с закрытыми глазами он не выглядел умиротворенным. Дрожь век и мерцание в левом углу его опущенных губ говорили о муках, с которыми мне никогда не придется мириться. Но  я не был Перси Блемишем, и мне не было пятьдесят восемь лет. Я надеялся, что никогда не стану им, хотя, когда форсированный черный «Мини» с четырьмя молодыми людьми внутри, с гудком и включенными фарами, с визгом вылетел из-за поворота, я предпринял достаточные  действия по уклонению от столкновения, чтобы предположить, что мое подсознание, каким бы оно ни было, возможно, имеет другие идеи на этот счет.

Блемиш пошевелился. — Скоро ты можешь меня высадить. Мне предстоит лишь небольшая прогулка.

Я думал, что он будет со мной навсегда. — Твоя жена тебя ждет?

Его смех казался не совсем настоящим. – Она всегда ждет, хотя и надеется, что я никогда не приеду. Когда меня нет рядом, она сидит у телефона и ждет, пока позвонит полиция и скажет, что меня убили. Или что меня нашли на обочине дороги с сердечным приступом. Это понятно. Я не знаю, что бы я делал без нее.

—  Почему бы тебе не развестись? Возможно, это сделает все более захватывающим.

—  Мы бы  поженились снова.

—  По крайней мере, у тебя будет еще одно свидание, о котором стоит помнить. Вы не можете иметь слишком много. Чем больше вы имеете, тем дольше будет ваша жизнь.

Линия его губ выпрямилась. Взглянув на полсекунды в зеркало, я получил полностью законченный снимок, который можно было добавить к моему огромному запасу тайных фотоматериалов, многие из которых были сделаны с тех пор, как я себя помню. Его глаза остекленели, и когда он погладил свою оливково-серую щеку, они стали еще печальнее.

—  Меня от тебя тошнит.

Он как будто ударил меня. Моя нога случайно соскользнула со сцепления. Я пришел в себя, ничего не сказал и сохранил гармонию с поворотами дороги. Дождь прекратился, поэтому я выключил дворники.

—  Они действовали мне на нервы, — сказал он. —  Думаю, я лягу спать, когда приду домой. В любом случае, было очень любезно с твоей стороны подвезти меня. Ты видишь тот дом впереди? Высади меня там, пожалуйста.

Он мог быть обаятельным, когда хотел, и мне было его жаль. Мне было интересно, к какому из двух коттеджей вдалеке он направится.

— Надеюсь, с тобой все в порядке.

Там была шлаковая площадка, где я мог припарковаться, поэтому я вышел и открыл ему дверь, как если бы он был Эдвардом VII. Он шел по грунтовой дороге, а я сидел в машине и смотрел на карту, прежде чем проехать последние несколько миль до Гула. Это заняло почти столько же времени, сколько проехать пятьдесят миль по А1, потому что впереди идущая машина ехала