Шрифт:
Закладка:
Бэккер держит Осколок в руке, внимательно наблюдая за приближающимся Варваром, который почему-то не спешит, лишь спокойно сближается, совершенно не желая напасть или выглядеть угрожающим. Лорн и робот неизвестно где, но у обоих есть приказ взорвать плиту, когда Бэккер выставит вперед руку с грубым жестом, сам же Осколок либо получится выкинуть подальше от радиуса разрушения, либо, что также есть в программе, его должен успеть перехватить железный слуга с последующим исполнением заготовленного сценария. На крайний случай, разумеется, взорвать придется в момент получения им любой травмы, что, как ему хочется верить, не произойдет, хотя он и готов к худшему результату. И вот Варвар подошел ближе, встав у начала плиты, выпрямив спину в ожидании… неизвестно чего. Бэккер мечтает взглянуть своими глазами в лицо этого зла, показывая тому собственное бесстрашие. В прошлый раз Варвар был злее, свирепее, как бешеное животное, планомерно исполняющее наказание за наглость. Ныне же он ведет себя размеренной, что только на руку Бэккеру, — позволяет прочувствовать доказательства его превосходства над самим собой… тем, кем он был при первой встрече и там, на Коме.
Между ними было метров пять, Бэккер смотрел на этого трехметрового монстра и хотел лишь одного — растянуть время, смаковать бесстрашие и чистоту. Это почти получилось, он успел нащупать замедление всех процессов, ощущая чуть ли не на физическом уровне свершение собственного превосходства над самой жизнью и смертью… ощущая до того момента, пока из-за спины Варвара не вышла женщина. Без скафандра или кислородной маски, в плотно облегающем, хорошо выделяющем идеальные женские формы комбинезоне с закрытой шеей, подчеркивающей ее зачесанные назад черные ровные волосы. Невероятно красивое, с мягкими чертами и большими глазами лицо было ему знакомо — этакий образ чего-то возвышенного и совершенного, но в то же время приземленного. Она подошла ближе, эмоции на ее чистом лице выражались лишь пронзительными живыми глазами, в которых словно умещалась вся Вселенная. Лицо ее выражало легкое, почти детское любопытство. Бэккер был очарован ей столь сильно, сколь незаметно она забрала у него Осколок, после чего медленно, заботливо и с личным сочувствием, одной лишь рукой подняла его над собой и толкнула без грамма усилий. С каждой секундой Бэккер отдалялся от Целестина, направляясь спиной к бесконечной тьме, встречая ее объятия без преследующего его весь поход гнетущего страха, победа над которым переродила его в того, кто ныне считает себя как минимум равным этому естественному противнику. Доказывать ему более нечего, все силы отработаны, все что мог, он сделал, от того и продолжал наблюдать за площадкой, разрешая себе раствориться в темноте как плата за выслугу перед судьбой. Остальное не имеет для него большого значения, ибо в этом мире жить ему больше незачем. И отдельно он принимает самое искреннее доказательство своего перерождения — ему плевать на то, что он вспомнил, кто эта женщина. Это случилось прямо перед тем, как в одну секунду произошел взрыв площадки, а в следующую — резкая вспышка, перенаправившая Варвара и его спутницу в неизвестном направлении. Бэккер наблюдал уже своими глазами, отключив все системы шлема. Это последнее доказательство наличия света и случилось в тот самый момент, когда Бэккер понял: спутница Варвара чуть ли не один в один похожа на известную ему персону по имени Люба.
21
Настя и Люба поднялись с ощутимым больше обычного трудом, сняли шлемы, отсоединили баллоны с кислородом и почти упали от бессилия. Оцелот спохватился, манипулируя Малым, помог им сесть в кресла, сразу же проверяя их показатели.
— Так, дорогие мои, пора вам взять небольшую паузу. Дело не в стандартных побочных эффектах частых прыжков, от которых, как мне казалось, уж ты, Любовь моя, должна иммунитет выработать давно. Бактерии, которые так любезно восстановили вам все и вся… с ними что-то не так. Они… они отмирают и тем самым отравляют вас… Ничего не понимаю.
Силы и правда иссякали, Настя упала в кресло, и единственное, что мешало ей откинуться назад для заслуженного отдыха, проистекало из увиденного в последнем прыжке. Люба в этот момент, все по той же причине, скрыла свои мысли и спряталась в темноте угла.
— Что-это-была-за-женщина?! — Настя дробила слова, придавая каждому последующему большей силы за счет плавного перехода на крик. Лишь кипящая злоба от очередных неожиданностей помогала оставаться в сознании. Никто не ответил, тишина казалась осязаемой, давящей.
— Ей не требовался кислород, ее не страшил Варвар! И она была похожа на тебя, Люба!
— Ее зовут Кассандра. — Оцелот аккуратно подбирал слова, дабы звучать как можно менее сочувствующе, что не могло не расстраивать Любу, подошедшую в момент его слов к криокамере. Она опиралась на нее в борьбе со слабостью, желая услышать откровение Оцелота, которое ранее отрицала. Настя не могла не заметить, как сильно изменились лицо и взгляд Любы в этот момент: отчаянный, одинокий ребенок, ожидающий страшного известия о ком-то крайне близком. — Она привела нас сюда. Кассандра — это сверхсущество… Она является матерью….
— Только не говорите, что это про нее написано в Наставлении!
— О, у вас сохранилось писание? Отлично. Да, это она. Она привела нас в этот мир, дала нам жизнь и, чтобы мы не заплутали, даровала нам Наставление. Все очень просто.
— Какой-то бред!
— Ты и в Варвара не верила. «Слово Свидетеля непоколебимо сомнениями слушающих».
Это парирование с цитированием Наставления вынудило Настю осадить подступающее отрицание, запинаясь на каждой попытке критической оценки.
— Так она… она что… Если она Мать из писания, значит… Божество?
— Что-то вроде того.
— А эти ваши… Судьба и Время?
— Они проявили себя в период Триединства. Настя, сейчас важна Кассандра, которая нашла общий язык с Варваром, который, в свою очередь, таинственная фигура для нас всех. Уж извини, но я доверяю Кассандре, она заслужила это доверие, потому что была с нами с самого начала, оберегала нас, учила и…
— Ты прям восхищаешься ей!
— Имею право. Она основала для людей Опус, а потом и Аврору, которую ты знаешь лишь развалинами прошлого. В мое время это строение было ключом к новой жизни — первое поселение космических путешественников. В тот момент Опус стал столицей солнечной системы