– Ничего.

Игорь медленно заморгал – такое кошачье моргание заставляет тебя чувствовать себя болваном. «А как, по-твоему, выглядят любовные письма?»

– Не знаю, никогда об этом не думала. – Но я помнила, каким нежным взглядом раньше смотрели друг на друга мама и Маэстро. Даже если Маэстро был занят на работе, мама, произнося его имя, всегда поднимала глаза, улыбалась и совершенно преображалась.

– Что же между ними произошло, Игорь? – Я перебирала письма на коленях, не читая их, но время от времени мне на глаза попадались отдельные слова – «любовь», «целую», «скучаю по тебе», а ближе к концу я заметила своё имя – Оливия. Неужели они продолжали переписываться даже после моего рождения, просто ради удовольствия? – Что же случилось?

Но как же получилось, что «я люблю тебя» переросло в пренебрежение друг другом, в раздражённый крик? Этого я не понимала. Почему Маэстро вдруг сделался таким занятым? Почему перестал ужинать с нами, уделять нам внимание, даже приходить домой ночевать?

Единственный ответ, который приходил мне в голову, – тот, что я всегда знала: из-за оркестра.

Я оглядывала комнату Маэстро с громоздящимися повсюду нотами, и во мне начала закипать старая ненависть. Он предпочёл маме эти пыльные заплесневелые партитуры. Этого я тоже никак не могла взять в толк.

В самом низу лежали письма, отличающиеся от остальных. Они посылались на адрес дома другой бабушки, маминой мамы. На всех были жёлтые наклейки «Возврат почтового отправления», и все конверты были запечатаны – их никогда не открывали.

– Что значит эта наклейка – что мама так и не получила этих писем? – нахмурившись, спросила я.

Игорь пристально смотрел на меня. «Угу».

Я изучила даты почтовых штампов. От декабря прошлого года до февраля этого.

– Эти письма отправлены после того, как мама ушла. Смотри, сколько их.

Если точнее, то их оказалось пятьдесят два. Пятьдесят два письма за три месяца, все от Маэстро маме – и все вернулись нераспечатанными.

Как же так? Зачем он писал их и почему мама не отвечала? После всех этих поцелуев, румянцев и признаний в любви она не ответила ни на одно письмо. Ну, вообще-то я бы определённо не стала отвечать, но мама не я. Мама не должна была оставлять без внимания письма, игнорировать нас, словно нас и не существовало.

Я открыла первое вернувшееся письмо.

Кара, милая, дорогая Кара!

Куда ты пропала? Я пытался связаться с твоей матерью, но она отказывается разговаривать со мной. Я обзвонил все телефоны, которые у меня были, звонил тебе на работу. Никто не хочет разговаривать со мной, Кара. Что ты задумала? Куда уехала? Не надо так поступать со мной. Я могу измениться. «Нет, не можешь», – скажешь ты, но я могу. А как же Оливия?

Я остановилась. Глаза защипало, и я открыла другое письмо:

Кара, моя милая Кара!

Прошло два месяца, а я так и не получил от тебя вестей. Где ты, Кара, где? Оркестр… в общем, дела идут плохо. Ты нужна мне, Кара. Ты нужна мне, мечта моя.

Я сунула послание в конверт так резко, что он порвался.

Игорь дёрнул усами. «Осторожнее. Можешь порезаться краем бумаги, а это больно».

– Помолчи.

Плакать я не собиралась, и ничего из того, что было внутри этих конвертов, не заставило бы меня распустить нюни.

Я открыла последнее письмо с наклейкой «Возврат почтового отправления». В нём было только три слова:

Кара! Где ты?

Я не отрываясь смотрела на эти слова добрых пять минут, потом убрала все письма обратно в коробку и села посередине комнаты, сложив руки на коленях.

– Интересно, да? – Мой голос звучал так спокойно, так отстранённо, словно я слушала его запись.

Игорь перекатился на спину. «Правда у меня симпатичный пушистый животик? Хочешь погладить?»

Я взяла кота на руки и зарылась лицом в его холку.

– Почему она ему не отвечала? – прошептала я. – Куда она уехала? Почему не писала мне? Напрасно беспокоилась, что я покажу их ему, – я бы хранила их в секрете.

Игорь стал извиваться у меня на руках. «Может, ей было тяжело писать тебе».

– Тяжело поддерживать отношения с дочерью? Если я смирилась с тем, что все мои вещи проданы, а я сплю на раскладушке и рисую на салфетках, то она могла бы как-нибудь заставить себя написать мне. Хоть что-нибудь, хоть пару слов.

Из коридора раздался громовой голос Маэстро – вероятно, он кричал на одного из музыкантов. Я вскочила на ноги, сбросив Игоря на пол. Погрузившись в свои мысли, я даже не заметила, что музыка в зрительном зале стихла.

Но было уже поздно. Я выбежала из комнаты и уткнулась прямо в живот Маэстро.

Глава 21

Маэстро тут же поймал меня за плечо. Игорь сбежал по коридору в сторону кухни.

– Что ты делала в моей комнате?

Маэстро был в своём обычном послеконцертном состоянии – разгорячённый, потный, с растрёпанными волосами, постоянные мешки под глазами стали ещё темнее. Оркестранты предпочитали не шутить с ним после выступления, особенно в нынешних обстоятельствах. Но я могла думать только о нераспечатанных письмах.

– Убиралась, – ответила я, сердито зыркнув на него.

Маэстро глянул мне за спину в свою комнату.

– Что-то незаметно. Может, скажешь правду?

– Я же сказала: делала уборку.

– Нельзя входить в чужие комнаты без разрешения, Оливия. – Маэстро вытер лоб грязным платком. – Я не вторгаюсь в твоё личное пространство, не нарушай и ты моё.

– Вот что тебе надо, да? Личное пространство. Чтобы тебя ничто не отвлекало от музыки. Что ж, теперь ты этого добился, не так ли?

Я не могла остановиться, даже когда поняла смысл своих слов. В душе я кричала сама на себя, приказывая замолчать. Маэстро не заслужил моего гнева, моих нападок. А у меня есть дела поважнее.

Но все эти письма выбили меня из колеи.

Почему ты не написала мне, мама? Ни разу.

Из-за него.

– Не знаю, что она вообще в тебе находила. – Я не могла на него смотреть: потный, тощий, уставший. – Неудивительно, что она ушла.

Маэстро переменился в лице. В глазах словно выключили свет. Он вошёл в комнату и опустился на кровать.

– Неудивительно, – повторил он и уставился на пианино. – Тебе известно, Оливия, что человек может разлюбить? Что иногда чувства бывают не вечными?

Я не знала, что на это ответить. Мы с