Когда Виоли просыпается, то по слабому свету, проникающему через один-единственный иллюминатор, понимает, что сейчас рассвет. Два дня. Она на этой лодке уже два дня, а кажется, что прошла вечность. Ей требуется мгновение, чтобы распознать висящий в воздухе аромат.

– Имбирь, – бормочет она, переворачиваясь на бок.

Леопольд сидит на деревянном полу у ее кровати с кружкой дымящегося чая в руках.

– В том числе, – говорит он, глядя на кружку. – Повар приготовил тебе напиток – он говорит, что это надежное лекарство от мыорской болезни. Ты можешь сесть?

Это дается с трудом, но у Виоли получается приподняться, опираясь на тонкую подушку. Леопольд передает ей кружку с чаем, но ее руки так ослабели, что она едва может ее удержать. Он помогает ей поднести кружку к губам, и хотя напиток горячий, она делает три маленьких глотка.

Виоли отрывисто кашляет, опускает кружку и морщится.

– Повар сказал, что на вкус не очень, но тебе должно полегчать.

– Лекарство порой может быть хуже болезни, – говорит Виоли, но ей удается самостоятельно поднять кружку и сделать еще один глоток. – Спасибо.

Леопольд кивает.

– Дует попутный ветер, – говорит он ей. – Капитан Лихай говорит, что звезды и погода на нашей стороне. Завтра к заходу солнца мы должны добраться до порта в Гленакре.

– Думаю, что смогу дожить до этого момента, хоть и с трудом, – говорит Виоли.

Она просто пошутила, но Леопольд хмурится.

– Тебе что-нибудь нужно? Хочешь еще раз попробовать поесть хлеба?

При мысли о еде Виоли начинает тошнить, но она просто качает головой.

– Я в порядке. Ну, во всяком случае, жить буду.

– Еще повар сказал, что тебе может стать лучше на свежем воздухе, – говорит Леопольд. – Когда ты допьешь чай, я мог бы помочь тебе подняться на главную палубу.

Виоли качает головой.

– Я не хочу мешать экипажу делать их работу.

Леопольд смеется.

– Поверь мне, после такой гулянки, какая была прошлой ночью, они еще не скоро вылезут из своих постелей.

– Гулянки? – спрашивает Виоли, делая еще один глоток.

– День рождения капитана Лихая, – объясняет он. – Уверяю, сегодня ты здесь не самая несчастная.

Виоли старается улыбнуться и делает еще глоток чая, а потом еще. Она понимает, что напиток и правда помогает. Да, ей все еще не слишком хорошо, но хотя бы желудок успокоился. Она приподнимается еще чуть выше и умудряется осушить чашку всего за несколько глотков.

– Свежий воздух – это прекрасно, – говорит она Леопольду.

Главная палуба почти пуста, если не считать нескольких членов экипажа, которые следят за кораблем, пока все остальные спят. Чистое небо над головой начинает светлеть, но звезды все еще видны – они рассыпаны по розовеющему небу, как те бриллианты, что Виоли полировала для Софронии. Она примерно понимает, что представляет собой то или иное скопление звезд, но никогда не бывает полностью уверена, что верно определила созвездие.

– Это Падающая Вода, – говорит Леопольд, когда Виоли спрашивает его, знает ли он, что это за созвездие виднеется на востоке. – Оно напоминает водопад.

Виоли прищуривается, но не может разглядеть в скоплении звезд очертаний водопада. Но она верит ему на слово. Он рос принцем, так что получал уроки от лучших учителей.

– Падающая Вода… она символизирует неизбежность? – спрашивает Виоли, нахмурившись.

– Вроде того. Неизбежность, судьбу, – говорит Леопольд, пожимая плечами. – Вода не может перестать течь туда, куда ей предназначено.

Они останавливаются у края палубы, и Виоли всем телом прислоняется к борту. Девушка пробыла на ногах буквально пару минут, но кажется, что она пробежала много миль.

– Помогает? – спрашивает он. – Свежий воздух.

– Честно говоря, да, – признает она. – Спасибо. За чай и… ну… за то, что так обо мне заботился.

– Не думаю, что у меня так уж хорошо получилось, – признается он, прислоняясь к борту рядом с ней. – Честно говоря, я никогда долго не находился рядом с больными людьми.

– Неудивительно, ты же был наследным принцем, потом королем – отмечает она. – Что случилось бы со страной, если бы ты заболел и умер?

Он бросает на нее косой взгляд.

– Предполагаю, дела Темарина пошли бы в гору, – говорит он.

Виоли не знает, что на это ответить. Она понимает, что должна уверять его, будто это неправда, но сейчас у нее нет сил его успокаивать. Прежде чем она успевает что-нибудь сказать, тишину нарушает третий голос:

– Эй, Леопольд!

У Виоли на затылке волосы встают дыбом – не потому, что она узнает этот голос. Совсем наоборот. Леопольд никогда не знал, каково это – бояться звука собственного имени, поэтому без задней мысли оборачивается на голос.

Всего в нескольких футах от них стоит мужчина, одетый как член экипажа – в брюки грубой выделки и тунику, на которой масляных пятен больше, чем чистых мест. Его румяное лицо покрыто щетиной, а темные глаза-бусинки устремлены на Леопольда. В правой руке он держит пистолет, который направляет прямо на них.

– Кажется, я тебя узнал, – говорит мужчина, подходя на шаг ближе. – Хотя ты-то меня наверняка не помнишь.

– Сэр, я думаю, вы меня с кем-то путаете, – говорит Леопольд и двигается в сторону, чтобы встать между пистолетом и Виоли. Она это весьма ценит – не потому, что нуждается в его защите, а потому, что у нее появляется возможность дотянуться до маленького ножа, пристегнутого к бедру. Чтобы ее не заметили, она двигается очень медленно, надеясь, что Леопольд сможет отвлечь незнакомца еще ненадолго.

Мужчина смеется.

– Ты действительно думаешь, что я забуду лицо человека, который выгнал мою семью из собственного дома? Уверяю, Ваше Величество, я точно знаю, кто ты такой.

Виоли старается двигаться быстрее, ее пальцы судорожно возятся с ремешком. Теперь ей видится куда более вероятным, что мужчина выстрелит – жажда мести окажется важнее награды, которую дали бы за живого Леопольда. Она оглядывает палубу, но поблизости больше никого нет. Должно быть, пока они с Леопольдом разговаривали, ночная смена ушла спать, а дневная команда еще не вышла на палубу.

– Я никогда не… – начинает Леопольд, но обрывается на полуслове. – Ты жил в той деревне. Хебблсли.

– Хевелсли, – шипит Виоли. Хевелсли – так называлась деревня, которую Леопольд велел снести, чтобы построить новый охотничий домик. Виоли помнит, потому что это случилось сразу после того, как она только прибыла во дворец, и ее первое зашифрованное письмо императрице Маргаро было именно про этот случай.

– Хевелсли, – исправляется Леопольд. – Мне жаль, правда жаль. Этому нет никакого оправдания. Мне сказали,