Тем временем Вашингтон начинал проявлять нетерпение. 13 августа Гровса запросили о «готовности Ваших пациентов и оценке сроков, в которые могут быть осуществлены их перевозка и размещение»[3030]. Стимсон рекомендовал отправить на Тиниан ядерные материалы для третьей бомбы. Маршалл и Гровс решили подождать еще день или два. Трумэн приказал Арнольду возобновить зажигательные бомбардировки. Арнольд все еще надеялся доказать, что ВВС могут выиграть войну; он распорядился о полномасштабном налете с использованием всех имеющихся на Тихоокеанском театре военных действий В-29 и любых других бомбардировщиков и собрал более тысячи самолетов. Самолеты сбросили 5,4 тысячи тонн фугасных и зажигательных бомб и уничтожили половину города Кумагаи и одну шестую Исезаки, убив еще несколько тысяч японцев, в то самое время, когда сообщение о капитуляции Японии шло через Швейцарию в Вашингтон.

Первый намек на капитуляцию достиг американских баз на Тихом океане по радио, в виде сводки новостей японского агентства Домеи, в 2:49 дня 14 августа – в Вашингтоне было 1:49 ночи.

Молния! Молния! Токио, 14 августа. Стало известно, что вскоре будет обнародовано послание императора с согласием на условия Потсдамской декларации[3031].

Бомбардировщики вылетали и после этого, но в конце концов бомбардировки в этот день прекратились. Во второй половине дня Трумэн объявил о согласии японцев на условия капитуляции. В последний момент в Токио была предпринята попытка военного мятежа – убийство высокопоставленного офицера, провалившаяся попытка похитить граммофонную запись императорского рескрипта, кратковременный захват одной из дивизий Императорской гвардии, фантастические планы переворота. Но верность императору одержала верх. 15 августа император обратился по радио к плачущему народу; 100 миллионов его подданных никогда раньше не слышали высокого, старомодного голоса «Священного журавля»:

Несмотря на приложенные всеми величайшие усилия… военная ситуация сложилась не в пользу Японии, в то время как основные события в мире в целом повернулись против ее интересов. Более того, противник начал применять новую и в высшей степени жестокую бомбу неисчислимой разрушительной силы, унесшей много ни в чем не повинных жизней… По этой причине Мы приказали принять условия Совместной декларации Держав…

Тяготы и страдания, которым подвергнется после этого Наш народ, несомненно, будут велики. Мы остро сознаем самые сокровенные чувства всех Наших подданных. Однако время и судьба требуют, чтобы Мы решились проложить путь великому миру для всех будущих поколений, претерпев нестерпимое и вынеся невыносимые страдания.

Да пребудет весь народ единой семьей на многие поколения[3032].

«Если бы это продолжалось еще дольше, – пишет Юкио Мисима, – оставалось бы только сойти с ума»[3033].

«Атомная бомба, – подчеркивает японское исследование Хиросимы и Нагасаки, – есть оружие массового убийства»[3034]. На самом деле, как видно из простого графика, построенного на основе статистических данных по Хиросиме, ядерное оружие есть машина тотальной смерти:

Доля убитых людей зависит только от расстояния до эпицентра; процент погибших обратно пропорционален расстоянию, и уничтожение людей, как подчеркивает Гил Эллиот, лишено какой бы то ни было избирательности:

К тому моменту, когда мы дошли до атомной бомбы, до Хиросимы и Нагасаки, удобство достижения цели и моментальный характер макроскопического воздействия сделали выбор города и личности жертвы совершенно случайным; человеческая техника достигла последнего плато способности к самоуничтожению. Величайшими городами мертвых – по числу погибших – по-прежнему остаются Верден, Ленинград и Освенцим. Но в Хиросиме и Нагасаки выражение «город мертвых» наконец превратилось из метафоры в буквальное описание реальности. Будущий город мертвых – это наш город, а жертвы в нем – не французские и немецкие солдаты, не граждане России, не евреи, а все мы без какого бы то ни было разбора[3035].

«Случившееся в этих двух городах, – подчеркивается в японском исследовании, – было первой главой возможного уничтожения человечества»[3036].

24 августа доктору Митихико Хатии, которому незадолго до этого рассказали о человеке, державшем в руке свой глаз, приснился кошмар. Подобно мифу о Сфинксе – который уничтожает тех, кто не может решить его загадку, кого вводит в заблуждение невежество или невнимательность или гордыня, – сон японского врача, раненного при первой в мире атомной бомбардировке и ухаживавшего за сотнями ее жертв, следует считать одним из эпохальных видений человечества:

Ночь была душная и со множеством комаров. Поэтому я спал плохо и видел пугающий сон.

Мне казалось, что я в Токио после сильнейшего землетрясения. Вокруг меня были свалены грудами разлагающиеся трупы, и все они смотрели прямо на меня. Я видел девушку, державшую на ладони свой глаз. Внезапно он повернулся, взлетел в небо и полетел на меня; посмотрев вверх, я увидел огромный обнаженный глаз, крупнее настоящего: он висел у меня над головой и смотрел на меня в упор. Я не мог пошевелиться.

«Я проснулся, задыхаясь, с сильно бьющимся сердцем»[3037], – вспоминает Митихико Хатия.

Как и все мы.

Эпилог

Атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки привела Лео Сциларда в ужас. Он в полной мере ощущал вину за разработку столь ужасного военного оружия; образ грядущего, который он впервые разглядел в 1933 году, переходя Саутгемптон-роу в Блумсбери, зловеще утвердился в мире, в том числе и по его приглашению. В петиции президенту, которую он распространял среди ученых-атомщиков в июле 1945 года, – в той самой петиции, которую Эдвард Теллер, посоветовавшись с Робертом Оппенгеймером, решил не подписывать, написав Сциларду, что, как ему кажется, «было бы неправильно пытаться объяснить, как привязать джинна за ногу к той самой бутылке, из которой мы только что помогли ему освободиться»[3038], – Сцилард утверждал, что обладание атомной бомбой налагает на Соединенные Штаты огромную моральную ответственность:

Развитие атомной энергии даст народам новые средства разрушения. Атомные бомбы, имеющиеся в нашем распоряжении, – лишь первый шаг в этом направлении; не существует почти никаких пределов той разрушительной силе, которая станет доступна в ходе их дальнейшего развития. Поэтому страна, которая создаст прецедент применения этих вновь высвобожденных природных сил в разрушительных целях, может оказаться ответственной за то, что открыла путь к эпохе опустошений невообразимых масштабов[3039].

Соединенные Штаты создали такой прецедент в Японии. 6 августа Сцилард написал в своем проникнутом безнадежностью письме Гертруде Вайс, что ему трудно увидеть, какой разумный образ действий был бы возможен после этого, но уже через несколько дней он перешел к протестам и