стиле. Поскольку крипту этого прославленного здания освятил еще в 1089 г. сам папа Урбан II и поскольку за прошедшие годы многие венецианские моряки, побывавшие в Бари, наверняка видели, как растут стены новой церкви, невозможно себе представить, чтобы дож и его советники ничего об этом не знали. При этом, насколько нам известно, они даже не пытались опровергнуть притязания барийцев. Объяснить этот эпизод можно лишь грандиозным самообманом; венецианцы, обычно весьма здравомыслящие, тем не менее могли прекрасно убедить самих себя, что белое – это черное, когда того требовали слава и честь республики, не говоря уже о выгодах, которые сулил устойчивый поток паломников. Поэтому никто и не подумал усомниться, что в усыпальнице на острове Лидо упокоились подлинные мощи Николая Чудотворца. Прошло несколько столетий, прежде чем эту выдумку негласно признали таковой и перестали повторять во всеуслышание.

Новый дож, вступивший в должность в 1102 г., после смерти Витале Микьеля, – фигура довольно загадочная[77]. О его происхождении и предыдущей деятельности мы не знаем ничего, кроме того, что это был еще один представитель семейства Фальер. Кроме того, никто до сих пор не объяснил, откуда взялось его имя, уникальное не только для венецианской, но и для всей итальянской истории, – Орделафо. Впрочем, исследователи отмечали, что Фальеро – венецианский вариант более распространенной итальянской фамилии Фаледро, которая представляет собой почти точный палиндром имени Орделафо; если так, то, возможно, будущий дож получил свое странное имя по какой-то необъяснимой прихоти родителей. Как бы то ни было, именно под этим именем он был известен в народе; оно фигурирует в нескольких документах того времени и немного более поздних, а также, в сокращенной форме, на подписи к его портрету (в одеянии византийского императора) на Пала д’Оро – великолепном алтарном образе, который Пьетро Орсеоло установил в соборе Святого Марка, а Орделафо распорядился переделать и украсить еще богаче.

Работа над «золотым алтарем» еще продолжалась, когда на Венецию обрушилось первое из тех ужасных наводнений, которым она время от времени подвергалась на протяжении всей истории. Наводнения возникают под влиянием множества факторов – высоких приливов, обильных осадков, речных паводков, сильного и устойчивого юго-восточного ветра и некоторых других геофизических условий, выявленных лишь недавно. По отдельности эти факторы проявляются довольно часто и не вызывают особых проблем. Но когда они все совпадают друг с другом по времени, разражается апокалипсис, и именно такое катастрофическое совпадение пришлось на январь 1106 г. Даже если не принимать на веру рассказы очевидцев о сопутствующих событиях (о необычной жаре, от которой падали замертво люди и животные, о зловещем бурлении моря и рыбах, в ужасе выпрыгивающих из воды, о метеорах, проносившихся по небу), венецианские наводнения все равно по-настоящему страшны. В этом конкретном случае был стерт с лица земли целый город – Маламокко, старинная столица лагуны и ее внешний бастион, триста лет назад героически защитивший остров Риальто от короля франков Пипина. Не уцелело ни единого здания. Разрушилась сама почва, на которой стоял этот город: вплоть до XVIII в. при отливе можно было разглядеть остатки его домов и церквей, разбросанные по дну лагуны. Выжившие горожане бежали, захватив все сокровища, какие успели спасти, в том числе главную свою реликвию, голову святого Фортуната. Они нашли пристанище в Кьодже, куда вскоре из погибшего города был перенесен и епископский престол; прошло еще немало времени, прежде чем их потомки вернулись на Лидо и заново отстроили Маламокко на новом, более надежном месте – дальше к западу от прежнего.

Жители Риальто тоже серьезно пострадали, но, без сомнения, радовались, что избежали худшего. Однако ужасный для Венеции 1106 г. только начинался. Не прошло и нескольких дней, как в доме семейства Зено, стоявшем рядом с церковью Санти-Апостоли, вспыхнул пожар. Прежде чем огонь удалось погасить, выгорело почти дотла шесть кварталов, а 6 апреля случился еще более страшный пожар, начавшийся близ Сан-Лоренцо и уничтоживший, ни много ни мало, двадцать четыре церкви. О том, с какой силой бушевало пламя и как его раздувал ветер, можно судить хотя бы по тому, что по меньшей мере при одном из этих пожаров огонь перекинулся через Гранд-канал[78]. Напомним, что в те времена многие небольшие церкви и почти все частные дома горожан по-прежнему были деревянными; собор Святого Марка и Дворец дожей отделались сравнительно легким ущербом лишь благодаря своей каменной конструкции. С тех пор власти начали активно бороться с деревянным строительством, допуская его лишь в беднейших кварталах города. Сгоревшие церкви отстроили заново из мелкого красного кирпича и твердого белого камня из Истрии – эти материалы были дороже, но и не в пример надежнее, так что они остаются основными в венецианской архитектуре и по сей день.

С последствиями этих трех катастроф, случившихся практически одна за другой, венецианцы разбирались еще год или два, и только в 1109 г. дож Орделафо решил лично возглавить очередной поход в Святую землю. Мотивы, которыми он руководствовался, были, опять же, далеки от бескорыстного идеализма. По мере того как развивались государства Утремера (Заморья), основанные крестоносцами, христианское население на Востоке прибывало и рынки начали расширяться. Но те дни, когда Венеция пользовалась почти абсолютной монополией в торговле на Леванте, остались в прошлом. В частности, Пиза и думать забыла о вынужденном обещании, которое дала всего десятью годами ранее, после битвы при Родосе, и твердо вознамерилась освоить рынки Восточного Средиземноморья. Ненамного отставала от нее и Генуя – еще одна набиравшая силу морская республика. Чтобы соперники не оттеснили ее на второй план, Венеция должна была заявить о своих правах в этом спорном регионе – причем не просто словесно, а по возможности опираясь на военную силу.

Соответственно, летом 1110 г. лагуну покинуло около сотни венецианских кораблей. В октябре они прибыли в Палестину. Время было рассчитано идеально: король Балдуин, брат герцога Бульонского, сменивший его на иерусалимском престоле – и, в отличие от своего предшественника, не постеснявшийся принять королевский титул, – вел осаду Сидона. Несмотря на помощь опытных скандинавских наемников, дела у него шли неважно, так что внезапное прибытие венецианцев, должно быть, показалось ему даром небес. 4 декабря Сидон капитулировал. Венеции, как ни странно, не досталось здесь ни земель, ни привилегий, но вместо этого она получила часть Акры (захваченной шестью годами ранее и без всякого ее участия), а также право использовать в этом городе собственную систему мер и весов и содержать своего судью.

Благодарность венецианцев несколько умерялась сознанием того, что Генуя и Пиза, внесшие гораздо больший вклад в завоевания крестоносцев на более раннем этапе, получили