— Ладно, Зейде, — откликнулась Джуди, — я отошла.

Но, разумеется, никуда она не отошла, осталась стоять, где стояла, у двери на коленях, точно медитирующий монах или имам, творящий намаз, едва не прижавшись лицом к дверной ручке, выдохнула и опустила руки вдоль тела, поддалась гравитации, так что, когда мой грубый отец, пустив в ход крепкие мышцы закройщика, вышиб дверь, та распахнулась и ручкой врезала Джуди по носу, точно ее нос был шипом, который следовало воткнуть ей в лицо.

По крайней мере, так я себе представлял, я вынужден был представить, потому что меня там не было… Я проспал всю эту сцену и пробудился от вопля Джуди…

С тех пор мне все это непрерывно снится: как у Джуди затекли колени, опирающиеся на ковер цвета желчи, как пот с ненавидимого ею носа капал на отражение в медной ручке, какая извращенная дисциплина требовалась, чтобы, затаившись, ждать идеального момента, когда можно поддаться — позволить моему отцу нанести ей травму, которой она так желала.

Пожалуй, Джуди добилась даже большего, чем рассчитывала: она-то всегда говорила о косметической операции, а потребовалось — доктора это поняли сразу же, как мы с отцом втащили ее в больницу, Джуди пошатывалась, стонала, у нее кружилась голова, — потребовалось полное восстановление носа.

Кровь с ковра отскрести не удалось, как ни старалась Эдит, а когда она утомилась, то и моя мать: желчный его оттенок побагровел.

Родители уехали — точно не помню когда, зато отлично помню как: Эдит их выгнала и, чтобы выпустить пар, дни напролет обзванивала городских торговцев коврами, уговаривала приехать и поменять нам ковер, пока Джуди не вышла из больницы и не вернулась домой. И, как во всяком деле, за которое бралась Эдит, ей это удалось.

Я же занялся дверью. Она треснула, на ней запеклась кровь, и ее, считала Эдит, необходимо, просто необходимо заменить. Я лично снял дверь с петель (и подивился, какую гордость вызвало у меня это достижение), оставив комнату Джуди зиять.

Я привязал дверь к крыше своей машины и поехал сперва в магазин «Пиломатериалы Шатокуа», потом в «Двери и окна Бемус», потом еще в десяток мест, и везде мне сказали, что новую дверь придется заказывать, а привезут ее только после Рождества.

В продаже были двери других моделей — еще бы, — но Эдит настаивала, что надо купить такую же: единственная отличающаяся внутренняя дверь выдаст, что приключилась трагедия. Сделав заказ, я поездил по окрестностям, присматриваясь к лесу, к строительным площадкам, старался отыскать неприметное местечко и выбросить старую дверь, чтобы не выставлять ее перед домом как улику для мусорщиков и соседей. В конце концов просто прислонил ее к помойному баку за столовой Корбин-колледжа в надежде, что какой-нибудь студент найдет ее и использует вместо санок, когда с гор спустится снег.

Я заехал в школу, взял задания для Джуди, привез их домой, сделал и отвез обратно. Упражнения по стихотворной метрике, задачи на кислоты и щелочи, математические уравнения — с математикой пришлось повозиться.

Эдит ночевала в больнице, на стуле возле кровати Джуди, я же оставался дома и слонялся по ее комнате, обшаривал шкафы, отметил, какой цвет чаще всего встречается в ее наборах акварельных красок (черный) и какие аппликатуры трелей чаще всего начерканы над нотами ее этюдов (до, до-диез). Из-под подушки выглянул краешек атласной ночной сорочки, и я выругал себя за то, что раньше ее не заметил, — за то, что не догадался: та Джуди, которую я отвез в больницу, была полностью одета. Ее лицо в запекшейся крови, очевидно, отвлекло меня от наряда под ним, безнадежно испорченного, уже измазанного костюма из тех, что подарили ей другие бабка с дедом (в моем сне этот костюм был отутюжен и чист). Я вытащил сорочку из-под подушки, развернул — внутри обнаружился носовой аппарат. Его рекламировали на последних страницах женского журнала, Джуди вырезала купон, отправила заказ, вскоре после Йом-кипура нам прислали сверток в грубой оберточной бумаге, и с тех самых пор Джуди нацепляла этот зажим каждую ночь, кроме той бессонной ночи накануне… когда Жаботинский скрепил им папку с ее досье…

Я убрал зажим в пакет с вещами, которые затребовала Эдит, — сборником кроссвордов и прочих головоломок, — поехал в больницу и сунул этот шарлатанский кронциркуль ей в руку.

— Зажим Джуди? Что мне прикажешь с ним делать? Что ей прикажешь с ним делать? Он ей больше не нужен.

— Она была без него.

— И что?

— Когда мы ее привезли. Когда все это случилось. Она была без него.

— И о чем это говорит?

— А это говорит о том, что ее перелом — не случайность.

Эдит перестала плакать, поднялась, отвела меня к лифтам и выбросила чертовы клещи в мусорную корзину.

— Позволь тебя спросить, Рубен: моя беременность — случайность?

— Нет.

— А наш брак — случайность?

— Нет, что ты.

— И у тебя есть доказательства?

— Только твои слова. Ничего больше.

— Единственное доказательство — наши с тобой слова, а мы в данном случае утверждаем, что Джуди сломала нос нечаянно.

— Понял.

— И если мы будем постоянно это повторять, быть может, однажды сами в это поверим.

Всякий раз, заходя за чем-нибудь в комнату Джуди и открывая дверь, я представлял себе, что она там, за дверью, я вспоминал, как часто мне случалось открыть дверь слишком резко, прямо перед лицом Джуди… что, если она репетировала этот трюк или даже собиралась выставить меня виноватым? А когда просила у меня многотомные справочники или какой-нибудь пухлый том в твердой обложке — зачем ей понадобился «Капитал» Маркса, кроме как бросить его с раскладной лестницы, а самой быстренько спуститься и встать внизу, чтобы книга ударила ее ровнехонько в шишечку на носу посередине ошарашенного лица? А тот случай, когда она подошла слишком близко к отверстиям меж планками раздвижной двери гаража? Неужели все это были неудавшиеся попытки? В моем детстве в Бронксе один мальчишка утверждал, будто бы с помощью определенного способа мастурбации — канцелярскими резинками — ему удалось растянуть кожу на пенисе взамен оттяпанной в недельном возрасте крайней плоти. Я сомневался, что это помогает. Ну то есть он показал мне, он показал всем ребятам в переулке, но я все равно не верил. Недавно я слышал, что он сколотил состояние на страховании, перестраховании и потребительских кредитах. Пожалуй, мне требовалось что-то подобное, нечто вроде самодельной средневековой дыбы, но