В великой борьбе за существование культурные народы охотно подчиняются тем законам, которые способствуют превращению этой борьбы в мирную конкуренцию, в благородное соревнование, причем народы обыкновенно делают различие между коренными жителями и иностранцами, отдавая предпочтение первым. И если это различие выказывается даже по отношению к полноправным иностранцам, то как резко выступает оно в отношениях к вечно чуждому еврею! С какой неприязнью смотрят на еврея, этого попрошайку, который осмеливается устремлять свой жадный взор на чужую родину, словно на любимую женщину, охраняемую недоверчивыми родственниками. И если он все же имеет успех и ему удается сорвать хоть несколько цветков с ее венка, тогда горе несчастному! Пусть он не плачется, если его постигнет судьба евреев Испании…

Впрочем, евреям вовсе не нужно добиться особенных успехов, чтобы затем им пришлось плохо. Там, где они скучены большими массами, они по своей численности приобретают в конкуренции более или менее значительный перевес, неблагоприятный для еврейского населения. Но мы же видим, в какой страшной бедности влачат свое жалкое существование евреи, скученные в западных губерниях России, и тем не менее не перестают раздаваться жалобы на евреев-эксплуататоров.

Резюмируя вышесказанное, мы видим, что евреи являются мертвецом — для живых, чужим — для коренных жителей, скитальцем — для туземцев, нищим — для имущих, эксплуататором и миллионером — для бедняков, для патриотов — существом, лишенным отечества, для всех классов — ненавистным конкурентом.

IV

На почве этого естественного антагонизма рождается масса взаимных недоразумений, обвинений и упреков, которые обе стороны, отчасти справедливо, отчасти безосновательно, бросают друг другу. Так, евреи, с одной стороны, вместо того, чтобы хорошо обсудить свое положение и наметить соответствующую рациональную ligne de conduite (линию поведения — фр.), апеллируют к Вечной Справедливости, воображая, что добьются чего-нибудь таким путем. С другой стороны, вместо того, чтобы просто опираться на естественное превосходство своих сил и держаться своей исторически верной точки зрения, точки зрения сильного, неевреи пытаются оправдать свое отрицательное отношение к евреям массой направленных против них обвинений, которые при ближайшем рассмотрении оказываются беспочвенными или несуществующими. Кто же хочет быть беспристрастным и обсуждать земные дела, — не по принципам утопической Аркадии, а с целью констатировать и объяснить факты, дабы извлечь практические выводы, — тот ни одну из сторон не объявит ответственной за этот антагонизм. Евреям же, о которых мы, собственно, и ведем здесь речь, он скажет: «Вы поистине глупый и презренный народ! Вы глупы, потому что беспомощно стоите и ожидаете от человеческой природы того, чего в ней никогда не было, — гуманности. Вы презренны, потому что у вас нет самолюбия и нет национального самосознания».

Национальное самосознание! Где ж его взять? В том-то и заключается великое счастье нашего племени, что мы не составляем нации, что мы только евреи. Мы — стадо, рассеянное по всему лицу земли, лишенное своего пастуха. При самых лучших обстоятельствах мы достигаем почетного ранга козлов, каких держат при породистых лошадях. И в этом заключается высшая цель нашего честолюбия.

К тому же наши покровители всегда заботились о том, чтобы мы не имели времени перевести дух, чтобы наше самосознание не окрепло. Как единичные евреи, но не как еврейская нация, мы ведем в течение столетий тяжелую неравную борьбу за существование. При разброде каждый еврей в отдельности должен был истощить свои духовные и физические силы в борьбе за кусок хлеба, омоченный слезами, и за право дышать воздухом. В этой отчаянной борьбе мы не были побеждены. Мы вели самую славную партизанскую войну со всеми народами земного шара, единодушно стремившимися нас уничтожить. Но войны, которые мы вели и будем вести бог знает сколько времени, были войнами не за отечество, а за жалкое существование миллионов «странствующих торгашей».

И если народы не были в состоянии уничтожить наше существование, тем не менее они сумели искоренить в нас стремление к национальной самостоятельности. С каким-то фатальным равнодушием мы видим, как во многих странах нам отказывают в том, в чем нелегко было бы отказать и зулусу. Рассеянные, мы сохранили нашу способность к сопротивлению, но утратили связующее звено национального самосознания. Стремясь к сохранению нашего материального существования, мы, к сожалению, слишком часто были вынуждены игнорировать наше нравственное достоинство. Мы не замечали, что благодаря этой недостойной, хотя и вынужденной тактике мы все глубже падали в глазах наших врагов, все более становились предметом их презрения и были обречены на существование перелетных птиц, которое, наконец, и сделалось нашим роковым уделом. На необозримом пространстве земного шара не нашлось для нас угла. Чтобы иметь, где преклонить свою усталую голову, мы вымаливали только крошечное место; суживая, таким образом, наши требования, мы тем самым умаляли наше достоинство, которое и в наших, и в чужих глазах свелось на нет. Мы служили народам мячом, которым они играли. Нас так охотно подхватывали, как и отбрасывали. Нас терпели тем охотнее, чем наше национальное самосознание делалось более податливым и эластичным в руках играющих.

Возможна ли была при таких обстоятельствах речь о национальном чувстве, о свободном развитии наших национальных сил, о самобытной гениальности?

Кстати, заметим, что наши враги не преминули воспользоваться этой последней чертой нашего характера, отчасти правильно подмеченной, но, в сущности, безразличной, чтобы сковать себе новое оружие для доказательства нашей духовной несостоятельности. Можно подумать, что в их рядах только и произрастали гениальные люди, словно ежевика на кустарнике. Несчастные! Орла, некогда вознесшегося до неба и узревшего Божество, они упрекают в том, что он недостаточно высоко парит в воздухе, когда у него подрезаны крылья; но и с подрезанными крыльями мы удержались на одной высоте с великими культурными народами.

Дайте нам только счастье познать самостоятельность, предоставьте нам самим распоряжаться нашей судьбою, уделите нам кусок земли, как сербам и румынам, дайте нам сперва возможность воспользоваться преимуществом свободного национального существования — и тогда лишь дерзайте нам бросить слово осуждения, упрекнуть нас в недостатке гениальных людей! Теперь же мы все еще живем под тяжестью зла, которое вы нам причиняете.

Нам недостает не гениальности, а самосознания и чувства собственного достоинства, которое вы у нас похитили.

V

К счастью, в настоящее время обстоятельства несколько изменились. События последних лет в «образованной» Германии, Румынии и Венгрии, в особенности же в России, сделали то, чего не могли сделать наиболее кровавые преследования в средние века. Народное самосознание, глухо таившееся в то время лишь в бесплодном мученичестве, на наших глазах свободно обнаружилось в массе русских и румынских евреев в виде неудержимого влечения в Палестину. И как это увлечение