Шрифт:
Закладка:
Я обратила внимание на невысокую коренастую женщину европеоидной внешности, которая убирала тарелки и готовила свежий кофе в дальнем конце комнаты, – и поймала себя на мысли, что сейчас была бы не прочь поменяться с ней местами. Дрожь неуверенности на мгновение вывела меня из душевного равновесия. Я сделала глубокий вдох. Если бы это нужно было только мне, меня бы ни за что здесь не было. Но я делала это для пациентов. Помня о цели мероприятия, я выдохнула и начала презентацию. В течение добрых двадцати пяти минут я ораторствовала, представляя статистические показатели и научные данные, описывая биологические механизмы. Как и доктор Фелитти когда-то, я была уверена: слушатели будут потрясены, стоит им только увидеть цифры, означающие огромное количество людей, которые сталкиваются с НДО. О пациентах я вообще не говорила; все мое выступление было посвящено их системам стрессового ответа. Я несколько месяцев отрабатывала свои тезисы в почти неприемлемых социальных ситуациях, и в итоге, как мне тогда казалось, самые убедительные доводы у меня буквально от зубов отскакивали.
Наконец я закончила.
Я сделала небольшую паузу, чтобы информация уложилась в головах у слушателей. А потом в качестве резюме выпалила что-то в духе: «Итак, что бы вы сделали в связи с этим?»
Присмотревшись к выражениям их лиц, я тут же поняла, что получу не такую реакцию, на которую рассчитывала. У меня в животе все сжалось. По лицу медленно разливался горячий румянец – каждая клеточка горела смущением. Мое тело, пожалуй, догадалось раньше, чем разум, но в итоге до меня дошло: хотя они все согласились, что представленная информация была очень важной и даже поразительной, всем до единого было ясно, что я слишком наивно смотрела на работу системы здравоохранения. Вскоре то, что было написано на их лицах, кто-то облек в форму слов: «Хорошо, Надин, а вы-то что предлагаете с этим делать?»
Оглядываясь назад, я понимаю, что в тот раз мне удалось лишь обрисовать проблему. А когда меня попросили описать возможные решения, мне нечего было предложить. Меня спрашивали, какие скрининговые протоколы я предлагаю исследовать, какие подходы к лечению будут наиболее эффективными и как, на мой взгляд, все это можно применить в реальных условиях. Я, как могла, пыталась объяснить, что никаких протоколов в этой сфере пока нет совсем, и именно поэтому я обратилась к ним. Разве они не смогут разобраться, как применить лучшие универсальные скрининговые инструменты, разве не разработают протоколы, которыми затем смогут пользоваться врачи? Это же их работа, разве нет?
Судя по тому, с каким напором слушатели задавали вопросы, они это своей работой не считали.
Стало понятно, что руководители не собирались тратить свое время на эту идею, хотя и поддерживали ее. Тем не менее если говорить о приоритетности, то мое предложение уж точно не было таким срочным, как совершенствование систем сейсмоустойчивости их зданий или прохождение аудита в Объединенной комиссии по аккредитации организаций, занятых в сфере здравоохранения. Какой наивной нужно быть, чтобы думать, что сейчас они все бросят ради этой проблемы! Я пробормотала слова прощания, чувствуя себя сдувающимся воздушным шариком из мультика. Даже не помню, как закончилось собрание, что́ я говорила, кто на прощание пожал мне руку и добродушно кивнул. Последние минуты встречи для меня прошли как в тумане.
Но в конце концов до лифта я все же добралась – и стала снова и снова жать кнопку со стрелкой, указывающей вниз.
Я приложила так много усилий, готовилась, убеждала их – но этого было недостаточно для получения хотя бы какого-нибудь результата. Я настолько погрузилась в мир НДО и токсичного стресса, что эта тема казалась мне самой важной в мире. И меня удивляло, что, услышав мои объяснения и увидев проблему, другие доктора не повскакивали со своих мест. Я не злилась и не расстраивалась, просто была сбита с толку. Мое ощущение реальности пошатнулось, и я стала задаваться вопросами, о которых раньше даже не задумывалась. А что, если все мои наблюдения неблагоприятного опыта на самом деле не заслуживали такого внимания и такой тревоги? И что еще хуже: может быть, сделать по этому поводу было попросту ничего нельзя?
Покидая заседание совета в тот день, я была настолько поглощена самобичеванием, что сначала даже не услышала, как она меня позвала.
Лифт распахнул двери.
– Извините, доктор! – снова окликнула меня она.
Я обернулась и увидела, что за мной последовала та самая женщина, которая разливала участникам собрания кофе в конференц-зале перед началом моей презентации.
– Да?
Она нерешительно шагнула в мою сторону. Теперь, когда она стояла ближе, я увидела, что ее волосы были окрашены словно на скорую руку, в правой части челюсти не хватало зуба, – однако при этом она выглядела очень опрятно в своей униформе. Я помедлила мгновение и, позволив дверям лифта закрыться за своей спиной, обратила на нее все внимание.
– Это вы про меня, – сказала женщина.
– Извините?
– Вы там рассказывали про меня. Все эти НДО – плохие вещи, которые случаются с людьми в детстве, – все, о чем вы говорили, происходило со мной. Каждый пункт. Думаю, у меня 10 баллов из десяти.
Она замолчала, и взгляд ее скользнул вниз на маленькую темно-серую татуировку на ее левом запястье.
– Мне пришлось приложить очень много усилий, чтобы не начать выпивать. И со здоровьем у меня много проблем. Когда я услышала то, о чем вы рассказывали, я как будто наконец-то поняла, что со мной происходило всю мою жизнь.
Наши взгляды встретились.
– В общем, я просто хотела сказать… спасибо вам. Пожалуйста, продолжайте делать то, что делаете.
– Как вас зовут? – спросила я.
– Марджори, – улыбнулась она.
Я улыбнулась в ответ.
– Спасибо вам, Марджори.
* * *
После этого разговора с Марджори и выступления перед советом больниц я взяла себе за правило после каждого выступления и каждой презентации подходить к людям, которые убирают со столов или обслуживают аудиосистемы, и спрашивать их, что они думают. Сколь прекрасен бы ни был прием моей презентации профессиональным сообществом, именно беседы с этими работниками всегда дают мне возможность получить новую информацию о том, какую роль НДО играет в жизнях реальных людей. И я ухожу с таких встреч с пониманием, что, вне зависимости от географических, этнических и социально-экономических характеристик, все мы одинаково подвержены влиянию НДО. Меня научили верить в то, что клиническая медицина и здравоохранение способны улучшать жизнь людей; тем не менее такие разговоры показывают, что многие люди, столкнувшиеся с НДО и его последствиями на протяжении жизни, не понимают, что с ними происходит и почему. Ни один врач никогда не говорил им, что их проблемы могут быть связаны с системой стрессового ответа, и уж тем более никто не говорил, что с этим можно сделать. Несколько минут, проведенных у дверей лифта в компании Марджори, стали для меня одновременно переломным моментом и мягким пинком под зад. Поскольку ни у кого не было клинического протокола, который позволил бы работать с НДО и его разнообразными последствиями для здоровья, такой протокол нужно было создать. К счастью, на тот момент я была слишком наивной и попросту не представляла масштаб этой задачи.
