Имен на могилах не было. Только грубо сколоченные и перекошенные кресты стояли в изголовьях небольших бугорков. Дикая была права – это зрелище и вправду отрезвляет. Напоминает о том, что всё временно. Обойдя каждую могилу и присмотревшись к каждому кресту повнимательнее, я так и не обнаружила имён покоящихся. И с облегчением выдохнула. Я, конечно, могла бы спросить у Дикой, но… Я слишком сильно боялась. Даже идти сюда, не то что спрашивать. Нет, их не может быть здесь. Никого из них.

Закатное солнце вновь окрасило стволы редких деревьев рощи и бурый камень обрыва в ярко-оранжевый цвет. Постояв у кривой сосны несколько минут, потерев ладонью её шершавую кору и полюбовавшись красочным закатом, я решила возвращаться в Ночлежку. Не хотелось пропускать прибытие новенького и не хотелось продолжать оставаться одной. Хотелось к Конану. Где бы и с кем бы он сейчас ни был.

На полпути к Ночлежке я неожиданно пересеклась со Сладким – парень шёл по роще мне навстречу. Когда он остановился в трёх метрах передо мной, я тоже остановилась, слыша долетающие из Ночлежки звуки укулеле и чьё-то пение.

– Дикая сказала, что на сегодняшней охоте вы видели целых трёх Люминисценов, – начал елейным голосом принц без белого коня.

– Издалека.

– Все мы в повторном шоке, теперь уже оттого, что знаем, что ты наверняка невидима для Люминисценов.

– Понятно, – я сдвинула брови.

Прежде я с этим парнем не вступала в продолжительные диалоги, по-видимому из-за того, что с самого момента нашего знакомства сочла его слишком приторным и далёким от моего мира, и теперь не знала, что с ним можно обсуждать помимо его красивости да способности качественно разделывать дичь.

– Ты знала, что в Паддоке нет зимы?

Неожиданный поворот.

– Нет, не знала.

– Дикая прожила в Паддоке почти год, говорит, будто зимы здесь нет, только весна, лето и осень – каждая пора года длительностью по четыре месяца. Но Нэцкэ всё равно штопает тёплые предметы гардероба из шкур набитой дичи. Кто знает, может зима вдруг наступит, а может после того, как выберемся отсюда, нам придётся пересекать труднопроходимые горы, – он кивнул за мою спину, и я обернулась, чтобы посмотреть на горы, как вдруг периферическим зрением заметила, что парень резко сократил расстояние между нами. Когда я вновь повернула голову в его направлении, он уже протягивал руку к моему лицу. Я резко перехватила её, с силой сжав запястье, и, сдвинув брови, поинтересовалась не наигранно грубым тоном:

– Ты что творишь?

– Я здесь уже двадцать недель – четыре с половиной месяца.

– И?

– Абракадабра не в моём вкусе, Нэцкэ занята своими травами, Дикая в принципе ни для кого из нас.

– Ты что… Клеишься ко мне что ли? – до меня наконец дошло. Я отбросила его руку в сторону.

– А почему нет?

– А потому что ты не в моём вкусе.

– Серьёзно? – он повёл бровями так красноречиво, что его самолюбие и уверенность в собственной красоте едва не вызвали кровь из его ровного носика.

– Ещё раз подойдёшь ко мне с подобным и будешь первым обитателем Паддока, совместившим проверку своих лётных способностей с проверкой глубины этого обрыва, – я указала рукой в сторону залитого кроваво-оранжевым светом каньона.

– Слабая угроза. Дикая смогла придумать и предложить мне вариант поинтереснее, – уже на развороте в сторону Ночлежки разочарованно и одновременно самоуверенно вздохнул парень.

Зажмурившись, я потерла глаза большим и указательным пальцами… И это только восьмой день. Даже не полмесяца. Каким образом Тринидад выдержала триста пятьдесят семь дней? На каком топливе?

Характер?..

Сжатые зубы?..

Вера?..

День 9.

Судя по общей обеспокоенности, граничащей с паническим настроением, происходило что-то неладное. Исходя из утверждений опытных жителей Паддока, нового человека должны были закинуть в Паддок во временном промежутке между часом перед закатом и часом после заката. Но после заката прошло уже два часа, вечерние сумерки сгустились в непроницаемый ночной мрак, а парашютиста всё ещё не было. Дикая напомнила всем, что, оказывается, меня тоже доставили на час позже обычного времени, после чего люди слегка сбавили градус своего беспокойства, однако я начала переживать ещё сильнее. Основа моего беспокойства зиждилась на дрожащей мысли: а вдруг сюда забросят ещё одного спящего в криокапсуле? Вдруг новоприбывший будет мне знаком? Вдруг новеньким окажется… Конан? Безумие, из-за которого я испытывала муки совести: я так сильно жаждала увидеть Конана, что эгоистично желала, чтобы он оказался рядом со мной, пусть даже в этой закупоренной банке без выходов и входов. И моё эгоистичное желание усиливалось с каждым новым часом, в который парашютист не появлялся. Надежда увидеть Конана слабела, желание возрастало, боль в грудной клетке начала перебрасываться на всё нутро…

Наступила середина ночи, а парашютист так и не прибыл. Дефакто, Сладкий, Парагрипп, Эффект и Абракадабра отправились в поле с фонариками, лучи которых сейчас высвечивали тёмное, как смола, небо, и высокую траву. Дефакто предположил, что парашютист мог спуститься бесшумно, и эту теорию решили проверить.

Дикая сидела на своём месте у костра и, сжимая и разжимая пальцы, напряженным взглядом гипнотизировала огонь. Я сидела напротив неё, на своём ящике, остальные, кто не пошёл на поле, беспокойно перемещались по периметру Ночлежки.

– Может быть нам снова пришлют человека в криокапсуле, как Джекки, поэтому и задержка? – вдруг озвучил мои мысли вслух Бум.

Парню никто не ответил, но тот факт, что подобное предполагала не я одна, ещё больше разогрел в моей душе беспокойство.

Когда середина ночи миновала, Дикая установила вместо двух часовых пятерых, а сама отправилась спать – до выхода на охоту оставалось не больше трех часов. Последовав примеру предводителя, я залезла в свой гамак, но сомкнуть глаз так и не смогла. Остальные обитатели Паддока всю ночь пробе́гали по полю с фонариками.

Утро было по-осеннему серое, словно разукрашенное грифелем простого карандаша. Посерело всё: Ночлежка, хмурящийся напротив Тёмный лес, Мастерская, храбро возвышающаяся между Ночлежкой и Тёмным лесом, и, кажется, каждая травинка на поле. Кто-то сидел в высокой траве, кто-то стоял, но все без исключения смотрели на небо, затянутое свинцовыми облаками, не обещающими осадки, но предвещающими пасмурные сутки. Стояли на поле и мы с Дикой. Сжимая луки и колчаны, мы тоже с минуту рассматривали безнадёжно пустое небо. Вдруг в нашу сторону направился Яр. Остановившись в трех шагах перед нами, он заговорил:

– Поле осмотрели с первыми