Юра с его второй формой и не заикался о возможности поехать за рубеж. На «Эмитроне» у меня тоже была вторая форма с допуском к материалам с грифом «совершенно секретно». Когда я уволилась, я полушутя просила сказать, что же секретного я знала, чтобы случайно не проболтаться. В институте мне допуск понизили, но, уже не помню по какой причине, при официальном рассмотрении моего заявления в поездке отказали. Пришлось записываться на прием к Лякишеву. Он искренне удивился:

– Ехать даже за свои деньги не разрешили? Разберемся.

Миша за это время женился, но я объяснила Оле, что мы готовились к этой поездке давно, и это мой последний шанс провести время с ним вдвоем. В поездке Миша писал Ольге длинные письма почти каждый день. Мирек (как оказалось, словацкий друг, поскольку жили они в Словакии, в Тренчине) откровенно посмеивался над Мишиной глупостью жениться так рано и безуспешно пытался привить Мише любовь к пиву. Его родители взяли недельный отпуск и свозили нас в Татры. Мы быстро освоились, сами съездили в Братиславу, стали планировать поездку в Прагу.

Наши хозяева явно напряглись. Они сопровождать нас не могли, но им явно не хотелось, чтобы мы ехали туда одни.

Как оказалось, наше прибытие в Прагу (нужно было ехать ночь поездом) пришлось на 20-е августа, десятилетие вторжения наших танков. Накануне и в этот день по телевидению непрерывно показывали записи 1968-го года. Нам строго рекомендовали не очень раскрывать рот. В Праге, если мы сбивались с пути и были вынуждены спрашивать дорогу, в ответ на русскую речь мы получали только:

– Не вем. Не разумим.

К счастью, это недружелюбие было особенно заметно только в Праге и ближе к 20-му. Из Праги поехали на день автобусом в Карловы Вары. Основной достопримечательностью для нас в то время был роскошный магазин советской книги. Мы, как изголодавшиеся, схватили четырехтомник Трифонова, заветные томики Булгакова, Рождественского, Вознесенского. Продавцы умилялись Мишиными восторгами и подносили книги из запасника, в частности, изумительно иллюстрированный двухтомник русской поэзии. Возвращались мы в Словакию с большой коробкой книг на Мишином плече. (Надо сказать, что этот магазин существовал, когда мы приезжали в Карловы Вары с Анечкой в 1988-м году, но когда снова приехали в 1990 м, его уже не было).

Это было первое знакомство с заграничным бытом, с незнакомыми для нас кухонными принадлежностями, с их стилем общения с друзьями в баре за кружкой (кружками) пива. Завели и новые знакомых, с которыми впоследствии общались не только мы, но и Миша с Олей, а вот с друзьями из Тренчина окончилось не очень ловко. Как выяснилось, в ответ на их приглашение они рассчитывали на наше приглашение в Москву на время предстоящей Олимпиады 1980-го года, а мне при всех стараниях это не удалось: Москва заметно пустовала в те дни, но организовать приезд друзей из-за рубежа на время Олимпиады мне было не дано.

Гуляев

Воспоминания о ЦНИИчермете, безусловно, нельзя продолжать, не рассказав хотя бы немного об Александре Павловиче Гуляеве.

Когда собирается несколько человек из моей лаборатории, мы каждый раз приходим к тому же вопросу: о чем бы мы могли так долго и по-разному вспоминать, если бы не работали с Гуляевым?

Меня судьба сводила с ним и до того, как я начала у него работать, и мы продолжали наши неровные контакты в течение многих лет после, но я так и не могу сказать, что точнее характеризует большую часть наших долгих отношений: любимые враги или заклятые друзья.

Впервые имя Гуляева я, как и многие, увидела на потрепанном учебнике первого издания учебника «Металловедение», когда я готовилась к экзамену. В нем было очень понятно написано про мартенсит, и когда мне в билете достался вопрос о мартенситном превращении, я бойко рассказала, что запомнила. Марк Львович Бернштейн слушал с улыбкой:

– В общем, эта не моя точка зрения, но позицию Гуляева вы изложили точно, – и поставил мне пятерку.

Учебник был настолько старым, что когда мне показали седого как лунь, но довольно импозантного мужчину и сказали, что это Гуляев, я решила, что это однофамилец автора учебника: ссылки на его работы относились к стольким довоенным публикациям, что я была уверена, что он умер.

Поставленные условия моего поступления в аспирантуру привели меня в Институт качественных сталей (ИКС), где Гуляев был заместителем директора. В силу весьма формального участия этого института и моего назначенного руководителя я посетила научно-технический совет ИКС только раз, когда утверждали тему моей диссертации. Мне задали несколько вопросов, в том числе и Гуляев, и в течение пары лет я продолжала по вечерам и выходным посещать институт физики металлов, не поднимаясь на этажи ИКС.

Диссертацию я сделала относительно быстро: Владимир Иосифович Саррак четко поставил совершенно ясные задачи, плюс я спешила высвободить время для домашних обязанностей. Мише было уже восемь, у Юры бывали частые командировки, и маме было уже трудно с ним справляться.

Надо было думать о защите, но где? Если в совете ЦНИИчермеета, то Масленкову было не с руки пропускать меня через представление в ИКС, где сразу – как тема, так и используемые методы, сделают очевидным его нулевое участие. Сарраку было тоже нелегко объяснять в ИФМ, почему работа по его направлению никогда не обсуждалась на научно-техническом совете их института.

Я сделала попытку узнать про ситуацию в совете МИСиС – никто из знакомых не решался заговорить об этом с Кидиным, который был председателем ученого совета по металловедению. Его антисемитизм, который я испытала еще когда была студенткой, был широко известен.

Мое выступление за несколько лет до этого на конференции в Воронеже (1965) привлекло внимание ректора Воронежского политехнического института Валентина Семеновича Постникова: он задавал много вопросов и после моего доклада с интересом обсуждал возможные продолжения проекта. Случайно я его встретила в коридоре МИСиС, куда он приезжал на заседание Ученого совета в качестве оппонента. Постников спросил меня о моих делах, о статусе работы над диссертацией, я посетовала, что негде защищаться. Он развел руками:

– Какие проблемы? Приезжайте, доложите работу на моей кафедре. Если ребята одобрят, защищайтесь у нас.

Я стала готовить доклад, завершать текст, готовить бумаги по обязательному списку и столкнулась с проблемой, казавшейся непреодолимой. Одним из обязательных важных документов было письмо в Совет от руководителя организации, в которой выполнялась диссертационная работа. Опять я вернулась в замкнутый круг: по