Шрифт:
Закладка:
– Тогда брось их в воду! – советует Капитан (он уже тут как тут).
– Прямо в воду?!
– Ага. Если сама не прыгнула, хотя бы это сделай. Обещаю – будет весело!
С чего возьмется веселье, непонятно, но следую совету. Раз – и разноцветные листки в воздухе! Два – опустились на воду и закачались на мелкой невской волне! Насчет весело не знаю, но картина колоритная: купюры выглядят корабликами, дрейфующими по течению.
– Эй, глядите! Бабосы плавают!
Это кричит кто-то из компании. Несколько парней несутся в мою сторону, чтобы остановиться у гранитного шара, к которому отдрейфовали денежки.
– Точно бабло! Это она их кинула!
В меня тычут пальцами, и все наперебой орут:
– Ты че творишь, чеканутая?! Лучше бы нам отдала, овца!
Двое из компании раздеваются и лезут в воду. К шару подтягиваются девицы, с азартом следят за тем, как вылавливают из воды подмокшие банкноты. Крики, гам (и впрямь веселье!), на меня уже не смотрят, и я могу незаметно ретироваться.
Поскольку дома никого, я также незаметно пробираюсь в комнату. Голова гудит (не привыкла к городскому многолюдью), хочется прилечь на диван. Укладываюсь, закрываю глаза, только сон не идет. Или идет? Наблюдаю то ли видение, то ли сновидение, в котором бумажные деньги качаются на волнах, чтобы вскоре намокнуть и уйти на дно. Только они не уходят! Наоборот, купюры превращаются в бумажные кораблики, что растут как на дрожжах и становятся большими кораблями. Натуральными парусными фрегатами, линкорами с сотней пушек по каждому борту, из которых они начинают палить друг по другу. Трах! Та-тах! Между собой рубится бабло, столь ценимое Эхнатоном, о-о, оно сильнее фараоновой власти! Оно сильнее всего в мире, и меня наверняка накажут за пренебрежительное отношение к этой стихии. Кто накажет? Кто-нибудь, нюхом чую.
И ведь угадала! Не успеваю отключиться по-настоящему, как меня тут же подключают обратно, едва ли не за шкирку стаскивая с дивана.
– Так, сколько он тебе дал? Говори!
– Чего – сколько? – туплю, причем искренне.
– Не прикидывайся! Он сказал, что дал денег. Где они?!
Когда до Кати доходит суть сообщения (ничего не хочу скрывать!), та несколько секунд стоит с отвисшей челюстью.
– То есть как – в воду?! Вот так взяла и…
– Мне так посоветовали, – пытаюсь снять с себя вину.
– Кто?! Нет, это ни в какие ворота… Кто этот советчик?! Его повесить мало!
Только свалить на Капитана не получается. Где его найдешь? Он живет исключительно в моей голове, а ее не вскроешь, не предъявишь провокатора.
Далее следуют проклятия в адрес Эхнатона, который нарочно дает деньги той, кому три копейки доверить нельзя. Дает, негодяй, а потом звонит и требует предоставить отчет о расходах! Ну не сукин ли сын?! То есть сукин сын и есть, потому что покойная свекровь была даже не сука – мегера! Лицемерка старая, вырастившая полнейшего эгоиста, чтоб ей на том свете пусто было! Катино лицо краснеет, дергается, она мечется по гостиной, чтобы вскоре упасть в кресло и, обхватив лицо руками, завыть: «У-у-у!»
От этого воя меня пробивает дрожь. И я тихонько удаляюсь к себе, где, присев на диван, прислушиваюсь. Нет, никто не хочет утешить, вроде как мой Капитан командует подводной лодкой и сейчас погрузился на дно океана.
Что ж, я привыкла в критический момент оказываться в полном одиночестве. Или она привыкла оказываться в одиночестве? Все тот же космос, где летит мелкий астероид по имени Майя, ни ответа от других небесных тел, ни привета. А главное, все астероиды кружат вокруг Солнца по заданным орбитам, в то время как Майя удаляется от теплой и ласковой звезды! Вот она пролетает мимо Юпитера, где ощутимо холоднее. Что там дальше? Сатурн? Тут уже основательный дубак, просто зуб на зуб не попадает. Ну а дальше и вовсе открытый космос, межзвездные просторы, где царит ледяной холод и абсолютная пустота…
В такие моменты мое «я» окончательно исчезает. Уже нет смысла употреблять местоимения, которые ничего не обозначают. Астероид, летящий в космической мгле, и всякие там «я», «он», «она» – вещи несовместные. Так что следует взять блокнот и записать: «Х больше не может ничего поделать. Х не имеет ни малейшего представления о том, чем Х является. Х больше не в силах об этом думать. Сейчас Х выпьет свой препарат, превратится в Y и отправится спать…»
* * *
Наш дом не часто посещают: застолья, гости, дружеские посиделки – это все в прошлом. И вдруг то и дело – звонок в дверь, и на пороге какая-нибудь Муся в длинном платье и в черном платочке. Платье немодное, платочек тоже ни к селу ни к городу, да и макияжа ноль. Но Мусе по барабану женские атрибуты, она радостно улыбается, целует Катю, после чего обе уединяются на кухне. Где долго слышен звонкий, почти детский голосок Муси, ни на минуту не прекращающий своего журчания. Я не прислушиваюсь – Муся меня не интересует. А вот я ее, похоже, интересую, иначе после визитов в моей комнате не появлялись бы религиозные книжки, иконки или связанные в пук свечи. Катя вносит подарочки с просветленным лицом, мол, посмотри, какие свечи! Они из самого Иерусалима, куда Муся паломническую поездку совершила! А эта икона знаешь, откуда? Из Дивеева, где Серафим Саровский когда-то служил и где чудеса чудесные до сих пор происходят! Икону вешают над дверью, книжку суют под нос, чтобы я читала и тоже просветлялась, только мне все это – скучно.
У меня совсем другая книжка под подушкой лежит, с историей про Осириса. Почему нет? Если Эхнатон разгуливает по городу и плавает по его каналам, почему не ожить Осирису? Причем оживает египетский бог в моем обличье (я не настолько поехала головой, чтобы ощущать себя мужчиной, но Осирис ведь не вполне мужчина, он – небожитель, нечто среднее в половом отношении). Главное, что его коварно убил злой Сет, заставив залезть в красивый короб с отделкой. «Ах, короб тебе по росту?! Так пребывай же в нем вечно!» Короб захлопнули, заперли на замок, бросили в воду. Потом волны вынесли короб-тире-гроб на берег, над ним выросло могучее дерево, скрыв Осириса внутри ствола. Так мало того: местный
