бочках засаливали свиные окорока, предварительно вырезав берцовую кость. Раствор солили до такой степени, чтоб картошка не тонула в ней. Почти месяц окорока напитывались солью, потом вымачивались в пресной воде, висели на железных крючках, чтоб стекла вода и мясо подвялилось. И только потом начинали коптить. В каждом дворе стояли самодельные коптильни, простые по устройству: железная бочка без дна с одного конца ставилась на землю, к ней проводили дымоход от печки, которая стояла так, чтобы дым остывал, пока добирался до подсушенных и подвяленных окороков, крепко висевших на железных крюках. Через неделю коричневые с золотистым оттенком окорока перевешивались на другие крюки в подвале, где на полках стояли в ряд многочисленные банки с консервированными огурцами, помидорами и всякой зеленью с огорода. Первый шмат копченого мяса отрезал хозяин, заносил в дом и показывал его остальным домочадцам со всех сторон. Отрезал себе кусочек и довольно кивал: не пересолил, не перекоптил, не сырое. Кусочки мяса запивали молодым домашним вином, пропитанным степным солнцем и едва уловимой горечью степных трав. Пили за новый урожай и достаток в доме, за здоровье своё и соседей. Крепкое немецкое хозяйство на казахской земле было органичным, оно вписывалось в картину счастливой и свободной жизни без головоломок и партийных лозунгов.

В воскресные дни хозяйки стояли на рынке, торговали творогом и сметаной, тушками кур и уток, варёной домашней колбасой. Возвращались домой с покупками для детей. Дети радовались обновам, примеряли и разглядывали себя в зеркале. Матери любовались детками и смеялись вместе с ними.

Свобода. Запах свободы стелился в казахских вольных степях. Немцы работали охотно, жили с любовью, знали, как и что делать. Не заморачивали особенно голову учёными премудростями и книгами, не особо нужными в их большом хозяйстве.

Дружба. Местные жители давно уже забыли, кто немец, а кто казах. Немцы готовили казахские блюда, а казахи – немецкие, помогали друг другу советами.

И неожиданно в 90-е годы немцы засобирались в дальнюю дорогу.

– Куда? – спрашивали их соседи-казахи.

– На родину, – казахи моргали и не понимали, какая такая родина, здесь соседи-немцы родились и здесь состарились.

Появилась традиция: устраивали проводы отъезжающим, накрывали столы, дарили друг другу подарки и плакали. Первые отъезжающие хранили тайну, чтобы не сглазить переезд и держаться подальше от беды, видевшейся им на каждом шагу. Молчали, но глаза выдавали их: безразличный взгляд, мыслями они уже находились в незнакомой прекрасной Германии. Там будет все. А что «всё» – не представляли.

Роза знала такой психологический синдром: массовый психоз или «кольцевая реакция», когда человек, «заражая» своим поведением в толпе другого человека, видит и слышит его реакции и в результате «заражается» сам, повышая собственную возбуждённость и активность. Возникают так называемые «циркулярные реакции», то есть процесс кружения, взаимного взвинчивания, который, как центрифуга, разгоняет эмоции. Сама толпа является её ускорителем.

Слухи подливали масла в огонь, который разгорался всё жарче, потому что теперь получали письма от первых переселенцев, кто был уже за границей. Иногда отправители вкладывали в почтовый конверт тонкие пакетики с краской для пасхальных яиц. Счастливчики бегали по домам и показывали соседям и родственникам пакетик, потом бегали с яйцами, выкрашенными во все цвета радуги.

– Да, луковой шелухой таких цветов не получишь, – горевали те, кому письма оттуда не приходили.

– Анна написала, что там сапоги зимние можно купить на любой вкус, даже на мои толстые короткие ножки.

– Пряжи шерстяной полно, какой хочешь.

– А колбас – видимо-невидимо! Роберт выучить не может наизусть названия сортов, чтобы устроиться на работу в колбасный цех.

– Шампунем улицы моют, а мы для головы достать не можем.

Нереальные картины будущей красивой жизни, рек с молочными берегами и чудо-печками лихорадили немцев, которые родились и выросли в степи, пыльной и далёкой от чудес света.

Взъерошенные, они собирались за чудесами, продавали дома и нажитое имущество и не знали, что делать с излишком денег. Зачем что-то покупать, если в Германии можно приобрести всё, а здесь и купить ничего нельзя – полки в магазинах с одеждой пустые; золота нельзя много вывозить. Раздать деньги? С ума ещё не сошли, да и рука не поднимается отдать бумажные купюры чужим людям. Сжечь? Тоже рука не поднимается. В Москве купить чего-нибудь? Нельзя. Багаж – 20 килограммов на один билет. Так и терзали их мучения до столицы, где отваливали деньги ловким дельцам, которые помогали им оформлять бумаги, снять квартиры до отъезда и возили по городу. Но находились среди переселенцев и такие, кто оставлял дома нуждающимся соседям. И, уезжая в страну мифических отцов, просили лишь об одном – приглядывать за могилками родственников, оставленными в казахской степи.

Роза выписывала фамилии переселенцев из села Степного, которое находилось рядом с её прежним местом жительства. Встречались знакомые, некоторые даже бывали у них дома, приезжали в гости на праздники или на дни рождения.

Первая графа – фамилия, имя и отчество.

Вторая – год и место рождения.

Третья – образование и профессия. Графы совпадали: год рождения – довоенный, образование – прочерк или начальная школа, четыре класса.

Послевоенные годы рождения выдавали восьмилетнее образование или курсы механизаторов. Родившиеся в пятидесятые уже немного разнообразили картину: имели восьмилетнее или полное среднее школьное образование, заочно оканчивали техникумы или курсы; они уже отбывали воинские повинности в Советской армии.

Механики, водители, складские работники, колхозники, трактористы – основные профессии переселенцев первого поколения, прибывших в 90-е годы на историческую родину в Германию.

История водила по кругу события и людей, которые зависели от монарших указов в России и сухих пунктов законов бундестага в Бонне.

Роза читала Манифест Екатерины Второй, в котором она дозволяла иностранцам переселиться в Россию, даровала им земли, освобождала от налогов и воинских обязанностей. Всем, кроме евреев: для них Россия была закрыта.

Через несколько веков бундестаг решил вернуть тех, кого Екатерина Вторая заманила в Россию, чтобы не тосковать одной в холодных краях. Теперь обратный закон позволял всем этническим немцам вернуться на историческую родину. И без ограничений давал разрешение на въезд в Германию евреям, которым фашистская Германия нанесла непоправимый физический и моральный ущерб.

Семье Ган в Германии, о которой они не мечтали, повезло. В Бонне, тогда ещё на территории ФРГ, им выделили дом. Большой. Три спальни и одна гостевая на втором этаже, там же находились раздельные туалет и ванная комната. На первом этаже – рабочий кабинет, зал, совмещенный с кухней. Стеклянные двери из зала выходили во двор с газоном, свободной земли под огород не было, как и хозяйственных пристроек. В подвальном отсеке