каждым днём. Именно такой он запомнит её на всю жизнь.

Как цель в жизни, вновь увидеть её настоящую, увидеть драгоценную улыбку.

— У меня мальчик. Поможешь придумать имя? — Николь села рядом с Нэйтеном, когда щенки далматинцев умерили радость от приобретённой семьи и мирно покоились у детей на коленях.

— А у меня девочка, — и в этот момент эта девочка приподняла свою мордочку, потянувшись к засыпающему брату, прикусила его ухо, заставляя его вздрогнуть и открыть глаза, чтобы потом недовольно перевернуться в другую сторону. Нэйтен усмехнулся поведению своей собаки. — Смотри, а у неё даже характер, как у тебя, — и теперь рассмеялся от реакции Николь, надувающую губки, так что хочется схватить её щёки и превратить в некое подобие улыбки.

— Только попробуй её назвать моим именем, — пробурчала она, но всё же улыбнулась, снова искренне и открыто, почёсывая хвостатого друга за ушком.

Темнота, внезапно пронзительный, до неприятных мурашек, гудок легкового автомобиля и звук резкого скрипа шин об асфальт.

Николь вздрогнула, когда маленькая тёплая ладонь опускается на плечо девушки. Холодный пот успел проступить на висках, а дрожь в теле далеко не от холода. Кажется, детская травма ещё не скоро её отпустит.

— Прости, дочка, напугала, — мягкий голос матери расслабляет, и напряжённые плечи опускаются.

— Нет, мам, всё в порядке, — Николь наблюдает, как мать садится на стул рядом с ней. — Вы сегодня пришли раньше, прости, не успела разогреть еду. Я сейчас всё исправлю, — пытается подняться с кресла, но мама останавливает, перехватив за руку.

— Не беспокойся, — женщина мягко улыбается заботе дочери.

— А где папа?

— Он сегодня задерживается.

— Вам стоит больше отдыхать.

— Ты бы лучше о себе подумала, — она поднимает озадаченный взгляд на мать. — Скажи, у тебя всё в порядке?

— Конечно, — улыбается девушка, но почему-то улыбка тут же стирается, стоило женщине напротив покачать головой.

— Ты можешь скрывать всё, что угодно и от кого угодно, но мать видит всё. Тебя что-то гложет, и меня это беспокоит.

— Прости… — выдавливает из себя Николь шёпотом и опускает при этом взгляд на коленки.

Николь прекрасно понимала, что мама права, но настолько привыкла вынашивать всё в себе, что совсем не замечала обеспокоенных взглядов родителей.

— Знаешь, этим ты очень сильно похожа на отца, — миссис Тёрнер притронулась к щеке дочери, поднимая её взгляд. Она хочет видеть свою дочь, ту свою маленькую девочку, которая, к сожалению, слишком быстро повзрослела. — Он тоже не показывает свои настоящие чувства, но нельзя удерживать всё в себе. Я бы назвала это медленной смертью внутреннего мира. Любым чувствам должен быть выход, иначе сойдёшь с ума, — и она снова улыбается, видя удивлённый взгляд дочери, а погладив её щеку, вновь продолжила. — Я тоже не сразу нашла подход к твоему отцу, но знаешь, какую главную ошибку он не совершил? — дожидается, когда Николь отрицательно покачает головой, впитывая слова матери. — Он принял поддержку, а потом я увидела совершенно другого человека. Конечно, он и сейчас скрытен, но только не с тобой — ты его абсолютный смысл жизни, — не натянутая, а настоящая улыбка дочери служит наградой. — Ну и я, конечно. Ты бы видела его, когда он впервые признавался мне в любви, — задорно добавляет, а Николь не сдерживает смешка, так мило, и прикасается к руке матери, что всё это время покоилась на щеке, согревая родным теплом, доказывая, очередной раз, что родители для неё всё и ради них будет улыбаться и жить. И только брошенная фраза «ты его абсолютный смысл жизни» неприятно скребёт по душе. И всё же распознать разочарование в глазах родителей для неё губительно.

Это страх.

Что они скажут, узнав, что их дочь курит и матерится, как сапожник, а улыбка натянута, как неудачная пластика?

Что они скажут, узнав, что в их дочери не осталось чувственности, она её самолично сгубила?

Где ваша дочь?

Возможно, в душе уже при смерти.

Нет, она не похожа на своего отца… она хуже…

Ложь двуличия течёт по её венам, а душа пуста.

Проклятая гордость, давно её пора причислить к основному греху. Эта стерва поселится в голове и будет диктовать правила, задавливая внутреннее «я». Человек превращается в амёбу, пока эта тварь будет править, а человеческая глупость, как её шут, мелкая подсиралка, давящая на стенки разума, вводит в ещё большие сомнения, заставляя каждый раз оступаться, ступая по тонкой линии своих решений.

Миссис Тёрнер зажигает настольную лампу на столе, пуская свет в потемневшую комнату, сказав Николь, что сегодняшний ужин накроет сама. Женщина открывает двери комнаты, чтобы покинуть её, но в последний момент передумывает, задержавшись в проёме:

— Я не знаю, что произошло между тобой и Нэйтеном, и я не стану в это лезть, но прислушайся к одному моему совету: вам стоит поговорить друг с другом.

Николь слышит, как закрывается дверь, а сухой ком от слов матери щемит горло.

«Нэйтен, ты самая большая зануда в мире».

***

Пустая аудитория, заполнена только отголосками за дверьми других студентов, проходивших мимо и спешащих по своим делам. Нэйтен же лишь искал уединения и, забравшись на самые верхние ряды, удобно, или почти удобно, устроился на сиденьях, удачно скрывших за столами. Его кепка натянута на закрытые глаза, а пальцы перебирают пряди волос, жёсткие и сухие из-за постоянного окрашивания в светлый, но ему нравилось. Ему не страшно пробовать что-то новое, умеет принимать всё, и даже проколы в ушах у него появились в результате проигрыша в карты друзьям, и единственной его реакцией было «пофиг», но теперь колечки всё же красуются, подчёркивая ещё больше и без того проблемное поведение. Кончик языка проскальзывает по губам, ощущая трещинку, которая совсем недавно только начала затягиваться. Левый бок неприятно ныл, синяк, полученный на боях, не скоро пройдёт и будет напоминать о себе всеми стадиями оттенков ушиба, но ему не привыкать. Сколько у него уже было травм и побоев, что сейчас он уже все шуткой спихнет «да на мне как на собаке». Единственное, что стал замечать, это мысли о спокойствии всё чаще посещают голову, и даже друзья стали больше уходить на второстепенные планы. Голова гудит, а тело ломит.

Спокойствия… хоть немножечко… хоть капельку.

А ей так идёт бордовое пальто, которое надела сегодня…

Чёрт, ну вот опять! Опять думает о ней.

Разговор у бара был их последний, больше ни слова они не проронили, хотя взгляды встречались и даже задерживались друг на друге, но каждый предпочитал пройти мимо.

Как и было раньше — они незнакомцы.

Чужие люди.

Тяжёлый выдох сорвался с губ.

Какой же он идиот.

— Так и знал,