перебывало, я, как водится, не только в нашем ремесле, записывал фамилии в книгу, но никогда их не запоминал – к чему? Одну только и помню: фон Шикеданц. Из-за того, что он единственный, кто принес по-настоящему интересную вещь: брегет работы самого Луи Брегета, конец восемнадцатого века, с великолепной эмалевой миниатюрой на крышке.

– Ну и как, починили?

– А брегет и не требовал починки, – усмехнулся Барея. – Достаточно было закрепить расшатавшуюся шестеренку, хорошенько вычистить и смазать. Но с немца я содрал, как за полноценный сложный ремонт – никогда так не поступал с горожанами, но от немца, я решил, не убудет. А еще он был единственным, кто настоял, чтобы в книгу записи клиентов я его внес именно как фона, такой типичный пруссак – прямой, как палка, надменный, при монокле. Он упомянул мимоходом, что попал в «эту убогую дыру» прямиком из Франции. Там, видимо, и украл где-то брегет, курва… Словом, из-за этого я фамилию и запомнил. Даже если и приходил какой-то Кольвейс, фамилию не запомнил, как и все прочие. Да и назваться он мог любым другим именем – я ведь не спрашивал у клиентов документы, никто так не делает. Майоров у меня побывало много. Даже полковники бывали. Фон Шикеданц как раз был полковником.

– Вот, почитайте, – и я подал ему неизвестно откуда полученный точный словесный портрет Кольвейса.

Возвращая его мне, Барея пожал плечами:

– Кто бы их всех специально запоминал? Не было к тому причин. Судя по описанию, внешность обыкновенная, ничем не примечательная. Для меня все клиенты были на одно лицо, как со множеством профессий обстоит, не только с часовщиками. Разве что некоторые обратят чем-то особенное внимание, как тот же фон Шикеданц или тот эсэсовец, что приперся пьянехонький, настолько, что часы, которые нес в починку, потерял где-то по дороге… А можно полюбопытствовать, какую должность этот майор занимал?

– Ну, это не наш секрет, а немецкий… – ухмыльнулся я. – Милейший человек, начальник разведывательно-диверсионной школы абвера, что базировалась под Косачами.

– Ах, эта…

– Вы о ней знали? – спросил я без особого удивления.

– Со временем я ее, можно сказать, вычислил, – сказал Барея. – Видите ли, с определенного момента в Косачах что ни воскресенье стали появляться странноватые хлопцы, по возрасту никак еще не годившиеся в солдаты. Но щеголяли в аккуратных солдатских мундирчиках, правда, без погон. И с пистолетами в карманах. Причем пользовались совершеннейшей безнаказанностью, что бы ни натворили. А натворили они немало. Даже…

– Вот это можно опустить, – сказал я. – У меня есть полная обширная информация обо всем, что они натворили. Грабежи базарных торговцев, изнасилования, даже два убийства…

– Именно так. И всякий раз оставались безнаказанными – как ни в чем не бывало появлялись в следующее воскресенье. Их откровенно боялись. И у некоторых, несмотря на щенячий возраст, были немецкие награды. А ведь немцы соблюдали внешние приличия и не позволяли солдатам безобразничать в открытую. Но этим все сходило с рук…

– Вы сами с ними никогда не сталкивались?

– Случилось однажды… Вломились средь бела дня, когда я был один в мастерской. К сожалению – местные ни за что не стали бы с ними связываться, а вот немецкий офицер свободно мог шугануть. Один сунул мне пистолет под нос и сгреб из витринки с исполненными заказами отличные швейцарские часы… в точности такие, как у вас на руке. Когда за ними пришел хозяин, обер-лейтенант, я ему все рассказал, сказал, что моей вины тут нет совершенно. Он ничуть не удивился, явно о них был наслышан. Изругал их последними словами, сказал, что непременно напишет рапорт в комендатуру но, мне показалось, энтузиазмом не пылал. У него вырвалось даже: «Эти чертовы малолетние шпионы…» Он тут же замолчал, явно жалел, что проговорился, а я сделал окончательные выводы. Определенные подозрения были и раньше – их наряд, пистолеты в карманах, немецкие награды, а главное, полная безнаказанность, что бы ни натворили. А после слов обера уверился окончательно: это разведывательно-диверсионная школа абвера. Другое дело, раньше никогда прежде не случалось, чтобы они в такие набирали подростков…

– Ну, в войну они и до такого докатились, – усмехнулся я. – Вы ведь должны прекрасно понимать: подросток вызовет гораздо меньше подозрений, а вот заниматься шпионажем, стрелять в спину и закладывать взрывчатку может не хуже взрослого.

– Да, в самом деле… И еще один случай был… В такие школы в качестве обслуживающего персонала немцы брали посторонних, не имевших никакого отношения к абверу людей. Я с этим сталкивался в Германии. Честно признаться, оба раза как раз и занимался абверовскими разведшколами для украинцев. От такой обслуги можно выведать немало полезного, даже не вербуя из них агентуру. Ну а если уж вербовать – еще полезнее. Так вот, и абверовцы в Косачах вели себя точно так же: там, где немцы не хотели пачкать ручки черной работой, нанимали местных – истопники, конюхи, возчики, кухонная прислуга… В кнайпу[31], где я обычно посиживал, стал ходить один такой истопник. Он, когда набирался, рассказывал кое-что интересное – как эти хлопцы ходят строем, как тренируются в стрельбе. Любил потрепаться по пьянке, а вот держать язык за зубами не умел. Он очень быстро исчез из Косачей, как вовсе не бывало. Наверняка немцы узнали, что он распускает язык, и… – У него стал вид человека, настигнутого внезапным озарением. – Знаете, что мне пришло в голову, пан капитан? Такой вот истопник имел доступ во все помещения, кроме разве что особо секретных, и уж наверняка топил печь в кабинете Кольвейса. Там, несомненно, тоже была печь – не сидел же майор, начальник школы, зимой в нетопленом помещении? Что-то такой вот кочегар да мог услышать, в том числе и фамилию Кольвейса. Те, кто, как я, родился до революции, порой неплохо знали не только русский, но и немецкий, у нас всегда жило немало немцев, еще со старых времен, для них даже лютеранскую кирху построили. Вот вам и ответ, откуда аноним знает Кольвейса.

– Толковая мысль, – подумав, кивнул я. – Вот только эта версия ничуть не объясняет, откуда аноним знает вас. Простой истопник…

– Да, действительно…

– У вас есть какие-нибудь соображения, чем именно аноним хотел вам навредить?

– Конечно, – сказал Барея. – Кстати, это еще одно косвенное доказательство, что аноним – человек в годах. Должен помнить, что тут творилось, когда город на короткое время заняли красные. Вот тогда после такой анонимки меня свободно могли, не утруждая себя разбирательством, поставить к стенке. Простите великодушно, но тогда это было в порядке вещей. Конечно, «двойки», как и